Генералы российских смут

Бледное, рыхлое пятно не изымалось из обращения, оставаясь печатью сомнений, приложимой ко всему, в чем сомневаться не полагалось: «Не ты ли, Гавриил, среди зимы подул в трубу, а кто-то громко лает?.. Нет, это я, твоя душа, Джон Донн. Не я смеюсь - то плачешь ты, Джон Донн, покуда снег валит на спящий дом...»

Лицо маячило, как филин на суку, принюхиваясь вислым, крючковатым носом к неизреченному слову - так казалось преподобному в домашнем полусне, а на службе он скорбно щурился, снова и снова обнаруживая среди знакомых лиц эту порченую образину: «Звезда сверкает. Мышь едет с повинной. Лежат в своих гробах все мертвецы. Здесь я одна, твоя душа, Джон Донн, скорблю в небесной выси. Не я рыдаю - плачешь ты, Джон Донн».

Трудно сказать, кто острее чувство-вал невыразимую скорбь - настоятель Национального кафедрального собора или безвременно покинувший этот мир его друг - поэт Иосиф Бродский. Поэт уснул. И крепко спит за ним другое - слава. Спят беды все. Страданья крепко спят. Пророки спят. Белесый снегопад в пространстве ищет бледное пятно. И находит.

6 апреля 2001 года преподобный Джон Донн отпевал убиенного большого человека в разведывательном сообществе США - Рика Януцци. Что такое Национальный совет по разведке, святой отец плохо себе представлял, но знать лучше тоже не стремился. Не должности отпевал и не званиям грехи отпускал, эта понимать надо. Лунообразный незнакомец не понимал. Поводя вислым носом, он призывал святого отца стать на сторону интересов национальной безопасности и без утайки поведать, о чем исповедовался перед смертью Уильям Гарфищ, и был ли ревностным христианином Рик Януцци. Скрывая отвращение деланным безразличием, Джон Донн отвечал, что хранить тайну исповеди - это в сущности то же, что стоять на страже национальных интересов.

- У каждой службы - своя валюта, - пришелец обнажил гниловатые зубы. - Меня интересуюттолько имена. Гарфилд или Януцци называли на исповеди какие-нибудь имена? Может быть, русские? Это очень важно, святой отец.

- Ступайте, сын мой. Вы требуете от меня невозможного.

- Это требует от нас с вами гражданский долг.

- Я служу Богу.

- Понимаю, что мы не в Диснейленде, но и вы должны понять, что... Короче, служба окончена, у нас с вами приватная беседа, не так ли? Парочку имен назовете, и я больше никогда не потревожу вас. С кем был связан Януцци? Нам известно, что здесь у вас часто бывали русские дипломаты...

- Довольно! Уходите!..

- Ухожу, святой отец, уже ухожу. Вы только дайте мне знак. К югу от нас российское посольство, совсем недалеко... И вот - Януцци... Да или нет?

- Вон отсюда! - отчетливо произнес Джон Донн. - Или я вызову полицию.

- Бога ради, обойдемся без копов!.. Прощайте, святой отец. Я лишь желал избавить душу Януцци от грехов, которые множат страдания. Я ведь ничего не требовал. Мы просто не поняли друг друга. Сожалею... Меня интересовали всего два имени - Кэтрин Грэм и Виктор Черкашин...

Оставшись один, Джон Донн бессильно опустился в кресло. Вероятно, имена, названные нагловатым соглядатаем, были известны ему, а тяжесть услышанного от Рика Януцци на исповеди оказалась невыносимой для него самого: камо грядеши, Америка?..

Из газет стало известно о последних словах Януцци. Они не воспринимались как предсмертная запись - просто пришедшая на ум мысль. Но для Джона эта запись открывала больше, чем способны были увидеть в ней следователи или журналисты, потому что это были слова, услышанные некогда Джоном Д онном от Иосифа Бродского: «Мудрых отличает то, чего они не делают». Преподобный Джон добавил от себя: «Я не желаю тебе мудрости, сын мой. Я желаю тебе мужества». И Рик Януцци воспроизвел их на своем сайте. На следующий день его убили.

Официальная версия о самоубийстве отпала сама собой, никто больше не настаивал на ней. Правда, легче не стало оттого, что молча отвергли лажную версию, не выдвигая никакой другой. И снова возник Бродский с его провидческой «парой башен»: «Но этот груз тебя не пустит ввысь, откуда этот мир - лишь пара башен да ленты рек, и где, при взгляде вниз, сей страшньай суд тебе совсем не страшен...»

Преподобный отец Джон раздумывал над тем, кто станет следующей жертвой. Без вежих усилий пришла и поселилась мысль о Кэтрин Грэм. Эта веселая вдова способна отшелушить от текущего процесса малейшую примесь имперской лжи. Свое кипучее негодование «имперским президентом» она разложила по попочкам в ките «Личная история» за которую получила Пулитцеровскую премию. Ни одна из ее историй не была личной - это история Америки. Как «пара башен» Бродского, которым не устоять.

Рик Януцци разговаривал с Кэтрин в день исповеди 2 апреля, объяснив причину, по какой он не может поступить, как мудрый человек, а сделает то, чего ожидали бы от мужественного, и Кэт наверняка поняла его. Прощаясь, Рик сказал: «Мы все уже не люди, Кэт. Мы - пеликаны в пустыне».