– Ну да. У него болезнь какая-то. Поэтому Инвалидом и кличут. Позвоночник, что ли. Не растет, одним словом. Но я тебе ничего не говорила. Он не любит про это. У него дружки все метро держат вот так. – Любка сжала кулачок. – Если что, и замочить могут. Запросто. У них и менты все куплены в метро. И рядом. А теперь он еще и этих пацанов пасет, они возле станции машины моют. Он их и пасет. Бабки отбирает, а им зарплату платит. Охраняет. А сам-то – сидит в переходе на Сенной. Инвалид, мол, ребенок нетрудоспособный. Место удобное. Подают ему даже. Но на самом деле он как бы координатор у всей шатии нищей. И не такие уж они и нищие, как кажется с первого взгляда.
Она осмотрела Настю с ног до головы, вытерла полотенцем.
– Эк тебя отделали. Кто такие?
– Сама не знаю, – ответила Настя. – Не повезло просто.
– Да-а... Ну, я найду тебе одежду какую-никакую. У меня тут есть кой-чего. С длинными рукавами. А тебя все плющит, я смотрю.
Настю, действительно «плющило», по точному выражению новой знакомой. Ей было хорошо, тепло, вот только она то и дело спотыкалась, шаталась, задевала руками за стены.
– Ничего, – сказала Любка. – Разгуляешься. Если что, догонимся.
Калмыков был взбешен. Кто, какая сволочь влезла в его ясную, как белый день, схему? Что за уроды проникли в квартиру Волковых? И где сама девчонка?
Он не любил неопределенности и боялся неизвестности. Пожалуй, больше ничего он не боялся. Привык за последние годы надеяться на деньги, которые могут защитить от всех напастей. И от ментов, и даже от организованных криминальных бригад, что гораздо страшней и опасней.
Ну, с этой стороны, положим, Дядя прикрывал. Платил процент в общак, тоже через третьих лиц, от мифической какой-то группировки. Видел Калмыков эту группировку. Пацаны, прохожих грабят на улице, а туда же – «группировка».
Но ему, по большому счету, наплевать. Главное, что дело его процветает, деньги идут, и чем дальше, тем больше.
Это в книгах только все гладко – «организованная преступность». А в этой «организованной» такой же бардак, как и везде. Вот он, Калмыков, и пристроился – сбоку припека. И никто про его делишки не знает. Да и что там – ну, лимон баксов, ну, другой. Настоящие паханы сотнями лимонов ворочают. Опять же Дядя.
Все отлично – из Голландии шла «кислота» в контейнерах, вмонтированных в мягкую спальную мебель. Стояла, бывало, эта мебель прямо в центральных городских магазинах. На совесть сделана, не разобьется при перевозке. В Европу шел питерский лес. Тоже лишние копейки набегали, хоть и смешные. Рубили под Питером, рубили так, что, мама, не горюй! Зеленые пытались крик поднять, но Калмыков их быстро заткнул, в неделю управились. И без убийств, и без разборок.
А вот с Волкова все и началось. Чистоплюй, сука, струсил просто. Все его разговоры о чистых руках и несчастных, отравленных наркотиками детях – элементарная трусость. Видел он этих детей долбаных. Не он, не Калмыков «кислоту» в Питер притащит, так и без него найдут, где нажраться, ублюдки. Весь город в наркоте, куда ни сунься, все удолбанные. У него хоть гарантия качества. Настоящая, фирменная вещь. Голландия – всемирный центр по изготовлению синтетических наркотиков. Марку держат.
Трупы двух «быков» из квартиры Волковых увезли, закопали на лесопилке, хрен кто найдет. А Моню он оставил там – пусть дожидается хозяйку. Явится девка рано или поздно, никуда не денется. Надо это дело закончить, и все. Можно дальше работать. Мента пронырливого убрали, никто и не почесался. А девка ему не нравится, сует нос куда не надо. Может, и папаша что-нибудь сказанул, вспомнит, хлопот не оберешься.
Он решил не ехать сегодня в клуб. Там все в порядке. С бандитами, гуляющими по району, полная договоренность, они свое получают, считают Калмыкова за лоха, который должен платить, вот и отлично. Пусть считают. А он заплатит. Это для него не деньги.
Настя прежде не бывала в «Крабе». Знала, конечно, что открылось такое новое «кислотное» местечко, но как-то не довелось. Да и не любила она питерскую мажорскую тусовку, модных мальчиков и девочек с растворенными в «кислоте» мозгами, которые ночи напролет переступали с ноги на ногу под монотонное буханье сэмплированных барабанов и шорохи синтезированных звуков.
Особенно раздражали ее так называемые диджеи. Пацаны, с явно читающимися на лицах вторичными половыми признаками, рассуждали о своем творческом пути, о своих взглядах на музыку. Какая, на хрен, музыка, какой, блин, у них творческий путь. Крутят пластинки свои, трут их пальцами. Она была уверена, что научиться диджействовать не труднее, чем освоить Интернет, а то и проще. Впрочем, Бог с ними. По большому счету, она была ко всему этому равнодушна.
Сейчас она видела перед собой только качающиеся стены, яркие лучи света, скользящие по залу, монолитную безликую толпу. Какая-то бурая масса колыхалась волнами по клубу, надо отдать ему должное, очень красиво отделанному. Кто-то вбухал в этот бывший Дом культуры уйму денег.