Генералиссимус Суворов

— Суворов везде проходил! — раздался возглас одного из несших гроб ветеранов — сподвижников покойного.

Сомнение исчезло — гроб прошел. Началась божественная служба. Надгробного слова сказано не было, «но лучше всякого панегирика», — говорит очевидец, — придворные певчие пропели псалом, концерт Бортнянского.

Они пели:

«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится.
Речет Господеви: заступник мой еси и прибежище мое.
Бог мой, и уповаю на него.
Яко той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна.
Плещма своими осенит тя и под криле его надеяшися.
Падет от страны твоея тысяща, и тьма одесную тебе; к тебе же не приближится.
Яко ангелом своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих.
На руках возьмут тя, да не преткнеши о камень ногу твою.
На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия.
Яко на мя улова, и избавлю и покрыю и, яко позна имя мое.
Воззовет ко мне, и услышу его: долготою дней исполню его, и явлю ему спасение мое».

Присутствовавшие не в силах были удержать слезы. Все плакали «и только не смели рыдать», — говорит тот же очевидец.

Отпевание кончилось…

Приступили к последнему целованию и понесли гроб к могиле, приготовленной в нижней Благовещенской церкви возле левого клироса. Залпы артиллерии и ружейный огонь раздались при опускании гроба в землю. Прах великого полководца скрылся от глаз живущих навеки.

На могильной плите его до 50-х годов была надпись:

«Генералиссимус князь Италийский граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский. Родился 1729 года ноября 13 дня. Скончался 1800 года мая 6. Тезоименитство ноября 23».

Потом эта надпись была заменена другою, более лаконическою, на которую Александр Васильевич Суворов указывал при своей жизни:

«Здесь лежит Суворов».

XXI Вместо послесловия

13 мая утром, когда уже окончилась ранняя обедня, к воротам Александро-Невской лавры подъехала дорожная карета, из которой вышла дама, одетая в глубоком трауре.

Подойдя к стоявшему у ворот привратнику, она что-то сказала ему вполголоса, и тот почтительно, без шапки, повел ее в ограду лавры, а затем, войдя в Благовещенскую церковь, он там указал могилу, в которую только что накануне были опущены останки генералиссимуса Александра Васильевича Суворова, и тихо удалился, видимо боясь шумом шагов нарушить молитвенное настроение опустившейся на колени перед могилою посетительницы.

Пришедшая на самом деле горячо молилась, и искренние слезы ручьем текли по ее морщинистым щекам.

По ее высокой фигуре, исхудавшим чертам лица и глубоко впавшим в орбиты глазам в ней с трудом можно было узнать бывшую московскую красавицу княжну Варвару Ивановну Прозоровскую, впоследствии супругу покойного Суворова.

Весть о кончине последнего пришла в Москву дня через три, и Варвара Ивановна, несмотря на то, что выехала на другой же день по получении известия, опоздала к похоронам.

При самом въезде в Петербург она узнала, что генералиссимуса Суворова похоронили в Александро-Невской лавре, и приказала ехать прямо туда.

Смерть ее знаменитого мужа произвела на нее ошеломляющее действие, особенно ввиду того, что за последнее время она сделала тяжелые открытия, пролившие иной свет на ее прошлое и окончательно убедившие ее в безусловной вине перед покойным супругом.

Это открытие указало ей на ту неизмеримую пропасть, которая лежала между ней, опозоренной и загрязненной близостью к негодяю, и им, теперь заснувшим вечным сном, — идеалом мужской нравственной чистоты.

Увы, несмотря на ее уже преклонные лета, Варвара Ивановна только недавно прозрела, чуть ли не накануне полученного известия о смерти ее супруга.

До тех пор она успокаивала свою совесть увлечением молодости, любовью, прощающей все, несходством характеров ее и мужа, так быстро, по-военному обвенчавшемуся с ней, не дав ей даже узнать себя, тяжестью совместной жизни при крутом нраве Александра Васильевича, по летам годившегося ей в отцы.