С возникновением войны я очутился между боями, в полном смысле этого слова: в прямом смысле потому, что мировая война была все время в полном разгаре, и в переносном – ввиду личной борьбы и того крушения, которое меня ожидало. В первые дни мобилизации лично от самого военного министра не требовалось особой интенсивности работы, это было затишье перед бурей. Если кнопка нажата, то на довольно продолжительное время напряженная деятельность переходила в руки подведомственных штабов и подчиненных им лиц. Редкие запросы поступали непосредственно в мобилизационные отделения и там же разрешались; происходившие трения подлежали устранению местными инстанциями, за исключением, конечно, тех случаев, когда округа целиком проявляли свою несостоятельность. Наша мобилизация прошла как по маслу!
Это навсегда останется блестящей страницей в истории нашего Генерального штаба, как бы отрицательно об этом теперь ни отзывались.
С выступлением армии в поход все бросилось с нею и за нею. Штаб Верховного главнокомандующего забирал всех, не считаясь с тем, что некому будет работать на той базе в центре государства, где именно в наших условиях нужны были люди, а не людишки. Двух моих прекрасных сотрудников, особенно по мобилизации, бывших киевлян, я и не отпустил. Генералы Лукомский и Добророльский вместо передовых позиций остались у того невидимого механизма, без которого, однако, машина не действует. Работали они не за страх, а за совесть, поэтому не могу не помянуть их за это добром, так как это тоже ведь был подвиг с их стороны.
На громадном пространстве русского государства, только в двух местах – в Сибири и еще где-то – произошли такие недоразумения, что пришлось доносить об этом мне; но и с этим удалось справиться на местах, причем на ходе мобилизации это нисколько не отразилось. Со всех сторон меня поздравляли. В Петербурге, в широких кругах никак не ожидали такой блестящей подготовки, и вследствие этого настроение постепенно переходило в энтузиазм. Мне же, несмотря на приподнятое настроение, которое временами и мной овладевало, не было легко на душе: сквозь этот видимый порядок я видел безответственность великого князя и слабость нашей промышленности, не приспособленной для нужд военного времени. Учитывая это, я воспользовался первыми сравнительно спокойными днями, чтобы обеспечить пополнение запасами, как у нас в собственной стране, так и от союзников. Переговоры с представителями финансового ведомства, промышленниками, а также дипломатами привели к заказам, которые начали поступать с сентября 1914 года.
Рядом с моими собственными тяжкими заботами проявлялись заботы и других: многие из тех старших офицеров, которые вследствие японской войны и по другим причинам покинули ряды армии, одолевали меня письмами и лично просьбами о поступлении обратно на службу. Некоторые из этих ходатайств были трогательным выражением сердечной боли просителя. Временное занятие Каменец-Подольска вызвало первую, правда незначительную, местную панику, и многие из не особенно храбрых бежали из Киева в Москву и Петербург. Настроение народонаселения показало нам, какая паника ожидала нас, если бы нашему противнику удалось более широким фронтом где-нибудь проникнуть на русскую территорию. Надо было иметь в виду вопрос о возможной эвакуации многочисленного населения. Появление германского флота в водах Финского залива вызвало беспокойство и зарождало толки и сплетни. Когда наконец пришло известие о первой значительной удаче в Восточной Пруссии, то оно обратило все внимание в стране на Северо-Западный фронт, положило конец всем ложным слухам и отвлекало внимание общественности от всех остальных фронтов, превратившихся временно во второстепенные театры военных действий.
Уже 11 (24) августа были получены серьезные известия с Юго-Западного фронта: генералы Жилинский и Зальца были уволены. Янушкевич писал мне, что мы обязательно должны победить австрийцев. Их ведь побили сербы, а вдруг теперь мы будем разбиты первыми…
Во многих случаях стали проявляться свойства русского воина, в особенности среди старших офицеров, пассивных и склонных более к обороне, нежели наступлению. Мы с Янушкевичем должны были прибегать к допингу, чтобы поднять в них энергию и наступательный порыв. Беспокоил меня также инженерный генерал Величко, который после занятия противником Каменец-Подольска собирался защитить Киев укреплениями. Его оборонительные планы могли нарушить все расчеты наступления. Как саперу ему было все безразлично, пока он не накопается вдоволь в грунте. При всей храбрости офицеров и нижних чинов все же обратило на себя внимание донесение Брусилова, что, не имея возможности держаться против яростных атак немцев, он отдал приказ о переходе в наступление.