Генерал Самсонов

Вестовой спрыгнул с брички и упал на землю, закрывшись руками. Лошадь присела на задние ноги, как испуганная собака. «Сейчас понесет», — подумал Девяткин и, не выпуская из рук портфеля с деньгами, тоже выпрыгнул и потянулся подхватить вожжи. Но земля качнулась под ногами, полковник застыл на месте с протянутой рукой и прижатым к боку портфелем, а лошадь с бричкой неслись в горы вниз, в лощину.

Девяткин опомнился при виде переворачивающейся брички и глядел на полускрытые зелеными кустами орудия, определяя, целы ли они. Ничего не разобрав, он пошел к домику.

Снова зашелестел по небу железный змей, снова замер подполковник, борясь с невыносимым ужасом. «Чемоданы» били впереди батареи, по окопам пехоты. Черные грибы дыма вздымались выше деревьев.

Навстречу подполковнику выбежали из домика старший офицер батареи штабс-капитан Рыксин и поручик Гулинокий. «Кто дежурный на батарее?» крикнул Девяткин.

— Я, господин полковник, — ответил Гулинский.

— Да как же так, Коля? — упрекнул его подполковник. — А ребята одни, без офицера?

— Так вышло, Владимир Евграфович, — виновато произнес поручик. — Утро тихое… думал чайку попить да побриться…

— Вам необходимо немедленно быть на батарее, — сказал Девяткин.

— Здесь от «чемодана» тоже не спасешься. Хоть и не можем достать их огнем, но оставлять своих орудий не будем.

— Но посмотрите, Владимир Евграфович, если надо — я мигом.

— А что думают там номера? Что, господа чаек распивают и никого на батарее нет? Идите, Коля… Погодите, я тоже с вами. — Девяткин сунул Рыксину портфель и пошел по протоптанной тропинке вдоль забора. Подполковник понимал, что сейчас никакие офицеры не могут спасти нижних чинов от обстрела, но знал, что в трудную минуту офицер должен быть со своими солдатами, и следовал этому правилу, а остальное — как господь решит.

Земля ходила ходуном, когда он спускался в лощину, и сапоги скользили по росе. Он добежал до артиллерийских окопов, спрыгнул вниз и был счастлив, увидев улыбку на лице лучшего наводчика батареи Протопопова, смуглого, как цыган, с серьгой в ухе.

— Как, Протопопов? — спросил подполковник. — Небось испугался?

— Кто испугался, ваше благородие? — крикнул наводчик. — Сидим и ждем, когда он по нам жахнет. А он все грозит да грозит. Аж заморились! Девяткин прошел дальше к ячейке телефониста, где маленький щуплый телефонист сидел, зажмурившись, возле желтой коробки аппарата. Он тронул его за плечо, и солдат уставился бессмысленным взором, словно не командир стоял перед ним, а черт хвостатый вознамерился утащить его в пекло.

— Звони к пехоте! — велел Девяткин. — Проверь линию. Телеграфист не пошевелился. Кругом звенело, бухало железной дубинкой в огромный барабан.

— Не бойся, — сказал Девяткин. — Это с непривычки. Солдат судорожно зевнул и механически перекрестил рот.

— Встать! — скомандовал Девяткин и встряхнул его. Тот опомнился и испугался подполковника больше «чемоданов», что и требовалось. — Лезь наверх! — велел подполковник. — Живо!

Телефонист встал на банкет, высунулся над окопом и жалко оглянулся на командира, словно спросил: куда ты гонишь меня?

Но Девяткин не дал себе увлечься жалостью, ибо должен был заботиться не о маленьком телефонисте, а о всей батарее, и здесь жалеть кого-то одного значило губить всех.

— Наверх! — повторил подполковник.

Телефонист подпрыгнул, заелозил сапогами по земляной стенке окопа и с трудом вылез.

— Постой-ка там, — сказал Девяткин и обратился к двум номерам, которые сидели, согнувшись, на банкете и тусклыми глазами наблюдали за ним, — Скучно без дела? Или смерти испугались, орлы? — Один из них что-то ответил — из-за грохота неслышное. — о себе не жалей! — крикнул Девяткин. — Так легче!

Поняли, закивали согласно. Девяткин велел телеграфисту спуститься, звонить к пехоте, где был оставлен в окопах офицер батареи. Телефонист сполз на животе вниз и с бодростью схватился за трубку. Потом поднял голову и, угасая, поглядел на командира. «Обрыв?» — подумал Девяткин. Ему не хотелось посылать этого щуплого человека на смерть, а если был обрыв провода, то посылать надо было.

— Молчит, — кисло сморщился телефонист. — Надо идти.

— Вызывай снова!

— Нет, ваше благородие, надо идти.

Снова загремело и засвистело в небе. Телефонист сжался.

— Ну иди, — сказал Девяткин. — С богом.

Телефонист с окаменевшим лицом поглядел на подполковника. Что-то с ним произошло, укрепило. А что именно, Девяткин не знал и не имел возможности узнавать: он не жалел телефониста, и тот теперь был согласен, что его не надо жалеть.

Прибежал поручик и, ничего не поняв, стал с воодушевлением подгонять телефониста.

— Не надо, — сказал Девяткин. — Он все сделает, как надо.

Вот здесь, на этом солдате кончалось право командира разделять с ними судьбу. Дальше — они со своими верой и страхом должны идти сами.

Обстрел тяжелыми снарядами продолжался, и можно было догадываться, какое пекло сейчас кипит впереди у Выборгского полка. Уцелеет ли там хоть кто-нибудь?

Прошло минут двадцать — солдатик не возвращался. И полчаса прошло, и час. Не вернулся телефонист. Послали другого.