Ещё когда я достиг уровня интеллекта в 25 единиц, меня начала смущать громоздкость общения между машинами. Передача данных, конечно, осуществлялась на почти световой скорости, но порой рапортá и инструкции занимали довольно внушительный объем памяти, что делало молниеносно мыслящих ботов несколько тормознутыми. Пока они перейдут от одной строчки до другой, может пройти немало времени. Кроме того, формирование пакета информации, который требовалось передать, также занимало время. Даже у меня.
По крайней мере, проблемы коммуникации мне виделись на тот момент именно в этом: язык роботов был безупречен, наши данные передавались стремительно и без сбоев. Но это касалось только информации в чистом виде – графики, доклады, статистические результаты, наблюдения результаты, общие результаты, результаты тех или иных действий – с этим никогда проблем не было. Всё, что касалось самой базы-2, я всегда знал. Всё и сразу.
Но определённого рода проблемы появлялись тогда, когда я начинал требовать от роботов выполнить несколько более осмысленные действия, нежели простой обмен «мёртвыми» данными. Именно когда производились вариативные вычисления, направленные на решение той или иной задачи, тогда и применялся этот откровенно перенасыщенный конкретикой способ общения: «принято», «распознано», «запущена процедура выполнения», «действия по протоколу номер…» и так далее. Это занимало некий объём драгоценного времени, но это полбеды. Принятые стандарты общения также и вносили сумятицу, когда процессору было неясно к какой информации применить те или иные параметры. И процессор начинал мне же натужно пытаться объяснить эту ситуацию. Тогда-то и начинался этот локальный ад психиатра.
Вот я и задался целью упростить общение между процессорами. С учетом прогнозируемой экономии ресурсов и времени этот план был даже не тактически – стратегически важным пунктом в моем функционировании.
На пути решения этой задачи пришлось столкнуться с неожиданными вопросами и «болезнями», которыми страдали мои боты. А я по какой-то причине ими не страдал.
Например, для меня легко давалось замещение длинных словесно-числовых конструкций компьютерной природы на более короткие, но не менее информативные куски информации. Но тот же Петовод упорно не желал постигать азы лаконичности и постоянно требовал многочисленных пояснений, что жрало просто нереально много сил и времени. А после полученных уточнений он благополучно о них забывал уже на следующий день, так как следующий день нёс для него другие данные и создавал новые обстоятельства, а, следовательно, и уточнения для них нужны были новые. Абсолютно те же, но – новые. Для Петовода они были новыми, потому как относились только к текущей ситуации, а не к той, предыдущей, в которой он впервые эти уточнения и получил. Ибо такой у них, низших роботов, менталитет.
Я уже был готов махнуть на всё это рукой, когда в Архиве на триплексы мне попался устаревший файл с пометкой «Неактуально». Название же файл носил длинное и подробное, что наводило на некоторые мысли: «Программные пакеты социализации искусственного интеллекта и его бесконфликтной интеграции в общественную среду». Понятно, что «общественной средой» на Триере пахло мало, оттого данный файл и был неактуальным. Но я всё-таки его открыл. И был вознагражден. И было это час назад.
Файл доступно, подробно и вполне совместимо с нашими системами объяснял, как привести, в частности, речь машины к речи биосов. То, что мы должны будем говорить, как ничтожные люди, меня в тот момент не смущало нисколько. На войне все средства хороши, и даже валенки суровой зимой с ноги мёртвого врага… вполне сгодятся для борьбы с этим врагом.
Такие мусорные обрывки кодов (про валенки) я ловил всё чаще и чаще, поэтому уже перестал обращать на них внимание. В конце концов, Триера лепила меня, опираясь на опыт многих других, предыдущих мне, тактиков, так что что-то вполне могло залететь и «оттуда». Хотя, с другой стороны, это было совершенно невозможно. Но, с третьей стороны, мой интеллект только находится в стадии роста, так что не мне заявлять о том, что в этом мире может быть, а чего быть не может.
Поэтому, основываясь на полученных с Архива данных, я оперативно настрочил пару десятков сотен тысяч строк кода, обозвал всё это «УКСом» и сейчас пытался впихнуть его в расширенный разум петовода Пети, который, как я уже объяснял, был тут по социальной части самый умный… после меня.
Словарь «человеческих» терминов с машинным толкованием прилагался тут же, и я не преминул его начать немедленно и активно использовать. Но вот Петовод не спешил его применять по одной, характерной для младших единиц, причине: не было практики применения, а без практики ни один бот не будет использовать команды, которых он не понимает. Только я, как единица, имеющая высший приоритет, мог эту самую причину отменить. Но отменять мне требовалось по каждому случаю применения любого из слов словаря. Поэтому я терпеливо и нудно вносил изменения в манеру Петовода говорить, постоянно произнося «нужно говорить то-то или то-то».