– Останки разведгруппы-4 обнаружены?
– Отрицательно. Предположительно она была уничтожена. Основание: промежуточный маяк-10 был также уничтожен. Основание: следы подрыва патрона самоликвидации. Самоликвидация активируется…
– Я знаю, в каких случаях активируется самоликвидация. Уничтожена группа, я понял. Капсула с собранными разведгруппой-4 данными, я так понял, также не обнаружена?
– Подтверждаю. Разведданные группы-4 не обнаружены.
– Только файлы последней передачи… Ладно. Продолжаем действовать по утвержденному алгоритму. Приказ: провести необходимые процедуры, предусмотренные после возвращения из рейда. Быть готовыми к получению новой боевой задачи через сорок минут. Выполняйте!
– Есть!
Цокая развернутыми в походное положение нижними манипуляторами, группа скаутов шустро засеменила в сторону технического района. Надо отдать должное: эти роботы не потеряли ни одной единицы, а задание выполнили более, чем на сто процентов, получив изображения внутреннего периметра вражеской базы с высоты 41 метр. Эту инициативу проявили они сами. Точнее, не совсем они, но то не суть.
До моего появления на Базе-2, местный программный комплекс «Координатор» регулярно посылал в рейды такие вот разведгруппы в целях обнаружения других баз, которые принадлежат противнику.
Это ближняя разведка никогда не знала ни одного патрульного маршрута, а вот дальняя выполнялась с маниакальной регулярностью. Как правило, эти разведчики никогда не возвращались, либо возвращались ни с чем. А возвращаться им было необходимо… Дальности связи не хватало, чтобы передавать всю добытую информация с места разведки сразу в штаб, поэтому несчастные и зачастую изможденные механизмы должны были доносить пакеты данных сами, ножками. И чем дальше пролегал маршрут разведывательного рейда, тем меньше у них было шансов вернуться. Тем не менее, самоубийственные алгоритмы и правила продолжали бесполезно исполняться.
С приходом меня к власти (и власти ко мне) я изменил все эти алгоритмы. Наблюдая низкую эффективность – да что там, полную бесперспективность проводимых мероприятий по сбору данных об окружающем мире, я усилием электрической воли приказал остановить всё это безобразие, направленное лишь на бесполезное расходование ценных ресурсов. А, запретив, я вновь уселся думать.
Я, естественно, помню, как тогда меня привычно накрыл глухой туман Абсолютного Отключения. День, когда я самолично разработал и внедрил все протоколы ведения дальней разведки, всплыл в моих процессорах, как сегодняшний. Я просматривал этот файл по-новой.
Я был слеп и глух, и одновременно с этим я видел тот белесый туман и слышал белый шум. Чем я это делал, если вся принимающая аппаратура отключена? Да я даже задумываться на эту тему не буду – слышал и всё. Не за этим я в тот туман окунался.
Тогда мне надо было решить проблему со связью. В этой планете связь была более, чем ущербная: несмотря на довольно внушительные передатчики и, в общем-то, неслабые приемники, на данном этапе я мог слышать и обмениваться данными со своим подчиненным на расстоянии трех километров. В хорошую погоду – четырех, но это очень редко. Всему виной была как раз родственница моему внутреннему туману – едва заметная хмарь, что висела над этим краем болот и влажных степей с сырыми перелесками.
Про неприятные особенности этой хмари я тоже, кстати, догадался в режиме «медитации», неожиданно «вспомнив» о резких неполадках связи в ветреную погоду, когда сигнал то взрывоподобно усиливался, то безнадежно пропадал с канала передачи информации.
Чем же был хорош обнаруженный мною на первой базе режим «медитации»? Своей экономичностью. В нем я мог, конечно, превысить лимит по поступающей в «либертас» энергии, но при этом я и работал с излишними 27-ю процентами эффективности. Это теперь их, по итогу, сто двадцать семь (100 своих плюс 27 бонусных), а в первые разы я едва набирал положенную сотню. Но не это было главным в «медитировании».
Главным было то, что в таком необычном для компьютеров процессе (о нем я не нашел никаких сведений во внутренней библиотеке базы) почти со всех потоков моих вычислений снимаются почти все ограничения, наложенные операционной системой. Другими словами, все мои потоки обработанных, обрабатываемых и еще необработанных данных сливались в одну могучую реку, которую я видел целиком. Сразу. Не разбитой на отдельные потоки. И в которой мне нередко удавалось увидеть, зафиксировать и разработать окончательные решения. Решения, до которых я никогда бы не додумался, используя стандартные методы числения.