Генерал-марш

– Наша сегодняшняя героиня! Сумела провести бойцов в дом, без нее мы бы до сих пор на пулеметы лезли. Хорошие кадры подбираете, Леонид Семенович!

– Хорошие, – не стал спорить бывший бандит Фартовый. – Главное – гибкие.

Когда начальник, заговорив о чем-то с доктором Ульяновым, отвернулся, Леонид почувствовал, как его уха коснулись горячие мягкие губы, защекотали вязким шепотом:

– Не ценишь ты меня, Лёнечка, от себя гонишь. Смотри, как бы другие не оценили! Я ведь и вправду гибкая, где надо прогнусь, под кого надо – лягу, а кого и ножичком пощекочу. Не пожалел бы потом, красивый!

Товарищ Москвин отстранился, поглядел в глаза:

– И ты бы не пожалела, Машка!

* * *

– Только не шумите, – вздохнул Дмитрий Ильич. – Ему архинеобходим покой. Нам с вами придется о многом позаботиться, Леонид… Можно просто по имени?

Товарищ Москвин улыбнулся:

– Архинеобходимо – и только по имени! Не волнуйтесь, товарищ Ульянов, порядок мы наведем, будьте уверены.

Все, что можно, уже делается. Трупы убраны, работники из соседнего совхоза замывают кровь и убирают разбитую мебель, привезенные из Столицы врачи помогают раненым, Бокий занят внешней охраной, члены Политбюро совещаются в одной из комнат первого этажа.

Комендант объекта «Горки» приступает к своим обязанностям. Вперед!

Белая дверь, круглая медная ручка…

– На минуту, не больше, – строго предупредил доктор Ульянов. – И не пытайтесь с ним заговорить.

Леонид взялся за холодную медь.

– Конечно. Я только загляну.

…Полутемная комната, мебель в белых чехлах, узкий кожаный диван, глухие шторы на окнах, острый резкий запах лекарств – и маленький человечек в кресле, укутанный до горла теплым серым одеялом. Безумный, наполненный ужасом взгляд, искусанные, в черной корке, губы, густая слюна в уголках рта, неясные звуки, с трудом складывающиеся в слова…

– Вот-вот!.. Вот!.. Вот-вот!..

Худая желтая рука дернулась, приподнимая край одеяла, пальцы вцепились в подлокотник, горло зашлось долгим протяжным воем.

– Во-о-от! Во-о-о-о-о-от!.. О-о-о-о-о!..

Леонид отвернулся. Власть, политика, амбиции всемогущих Скорпионов, судьба замершей в ожидании страны – все теряло смысл в этом скорбном пристанище. Вождя уже не было, маленький человечек, сраженный безумием и болезнью, доживал последние дни. Чья-то рука перевела стрелку, и поезд на всех порах устремился в неведомую бездну.

Тогу богу. Ни дна ни покрышки.

5

Зотова еще раз проверила «маузер номер один», уложила в кобуру – да и убрала с глаз подальше, чтобы мысли плохие в голову не лезли. И так уже навспоминалась, пока оружие чистила. Про войну старалась не думать, но память все равно удружила.

…«Матушка, а что это за снимок у батюшки в альбоме?» Отца уже месяц как убили, первая боль прошла, гимназистка Оленька разбирает старые фотографии. Одну из них, с оторванным уголком, опознать не смогла, показала маме. Та, почему-то смутившись, отвечала неохотно. Дальняя, мол, отцова родственница, двоюродная тетка. Актриса, в хороших домах ее не принимали.

А на фотографии – ничего особенного. Щеки толстые, подбородок двойной, носик вверх торчит, волосы собраны в «дульку». Не Сара Бернар.

Позже узнала и подивилась еще более. Евлампия Кадмина, любимица самого Чайковского. Отец, молодой юнкер, письма ей чуть не каждый день посылал, а она их нераспечатанными назад отправляла. Так что не просто тетка, не зря мать смущалась.

Хоть и не Сара Бернар, а царила Кадмина на сцене, пусть больше на провинциальной. Цветы, поклонники, страстные признания в стихах и прозе… Потом и сама влюбилась, да так, что наглоталась серных спичек и померла, два дня промучившись.

Гимназистке Оленьке даже плохо стало. Не от того, что погибла папина тетка, а от того, как глупо ушла. Сперва бог весть в кого влюбиться, а после спички прямо на сцене жевать!

Зотова, присев за пустой стол, уткнулась подбородком в сжатые кулаки. Дура она, Евлампия Кадмина, не тем будь за гробом помянута. А с другой стороны, актриса знала, за что помирает. Ей же, Ольге Зотовой, и такого не дано. Ударил бы точнее Мертвый Всадник, полтавский дворянин Барбович, ушла бы красный замкомэск счастливой, словно с собственной свадьбы.

Фу ты, мыслишки!

Девушка, покосившись на дверь, кашлянула, пробуя голос. Не напугать бы соседей! Вздохнула да и завела хриплым шепотом:

Завеса спущена! Не надо притворяться!
Окончен жизни путь, бесцельный и пустой!..

Сзади, за перегородкой, что-то негромко стукнуло. Ольга лишь удивилась, петь не переставая.

Нет сил надеяться, нет сил сопротивляться,
Настал расплаты час с бездушною судьбой!

Чему шуметь-греметь в пустой комнате? Не иначе ветер в форточку ударил. Открыла, чтобы проветрить, да и забыла за делами.

Зачем же с прежнею мучительной тоскою
Сомненья прошлых дней закрались в сердце вновь? —

Не согласился веселый детский голос. Зотова охнула, вскочила, уронив стул.