Генерал-марш

– К вечерне, – молодой человек щелкнул крышкой серебряных часов. – А я уже не думал, что услышу. «…Как много дум наводит он». Товарищи комсомольцы явно оплошали, в результате чего не был выполнен встречный план по сбору цветного лома. Истовым христианином меня назвать сложно, но в Париже я несколько раз ходил на службу в Свято-Александро-Невский кафедральный собор, что на улице Дарю. Просто не верилось: певчие, дух ладана, свечи возле икон, лики на фресках. Ничто не поругано, не оплевано, не смешано с грязью, словно я наконец-то попал домой. Отец и мама живы, моих одноклассников не убили и не замучили в ЧК, а я снова чувствую пальцы на правой руке и даже могу ими пошевелить…

– Зачем же ты вернулся, Семен?

Бывший поручик, поморщившись, словно от боли, отвернулся, положив здоровую ладонь на ледяной гранит парапета.

– Потому что дом здесь, там – только призраки. Выскопарно, даже нелепо, но это так. Есть такое поверье – о неупокоенных мертвецах. Самое страшное, что они никак не могут поверить в свою смерть, по-прежнему пытаются что-то делать, с кем-то общаться, любить, ненавидеть. Те, кто уехал из России, уже мертвы, пусть даже их похоронят через сто лет. Они этого еще не поняли, для них случившееся – только страшное наваждение. Мертвые тени на мертвой земле… А жить нужно тут, в России, пусть это и очень больно. Если болит, значит, ты еще живой…

Ольга Зотова тоже подошла к каменному парапету, положила астры на гранит.

– Пессимизм разводишь пополам с идеализмом, товарищ Тулак, причем на ровном месте. Прямо как поэт Бальмонт. «И я уже не тот, и вы уже не те. Вы только призраки, вы горькие упрёки, терзанья совести, просроченные сроки…»

– А мы с Бальмонтом виделись, – усмехнулся поручик. – Он сейчас живет в Капбретоне, это Бретань, на северо-западе Франции. Но мне повезло, Константин Дмитриевич заехал по издательским делам в Париж, и дядя нас познакомил, как раз после службы на рю Дарю. Ты даже не представляешь, какой у нас с ним обнаружился общий знакомый. Догадайся!..

– Спросил, называется! – девушка покачала головой. – Меня в такие эмпиреи не пускают, не тот парфюм. Из ВЧК кто-нибудь?

– Не поминай к ночи! Константин Дмитриевич живет в Бретани уже второй год и, чтобы от скуки не околеть, занимается местным фольклором. Даже бретонский язык учить начал. Заинтересовали его логры – те самые, которые жили при короле Артуре, а заодно и прочие сходные персонажи, мистические и очень загадочные. Ну?!

– Соломатин? – ахнула Ольга. – Родион Геннадьевич?

– Точно!

Семен взял с гранита астры, вручил девушке.

– Не будем стоять, замерзнем. Как верно подметил все тот же Бальмонт, «лес совсем уж стал сквозистый, редки в нем листы, скоро будет снег пушистый падать с высоты». Мне мама в детстве читала… Снег, кстати, уже падает, поэтому пойдем бодрым шагом, а ты в популярном ныне телеграфном стиле расскажешь мне новости. Прежде всего о тебе самой: где, что, как?

– Жива зпт здорова тчк, – тут же откликнулась замкомэск. – Так хорошо тире аж тошнит вскл знак три раза. И ты, Семен, хорош! Сначала исчезаешь на полгода, а потом – в телеграфном стиле. Ладно, пойдем, изложу тебе штабную сводку – «сов. секретно, перед прочтением сжечь»…

* * *

Поручик перехватил товарища Зотову возле самого подъезда, когда та возвращалась со службы. Ольга сразу заметила богато одетого «иностранца», успев подумать, что в ГПУ такие пальто не выдают, и внезапно сообразила, что у незнакомца что-то не так с правой рукой. А потом увидела букет лиловых астр.

За астрами последовали лайковые перчатки, английские, знаменитой фирмы Дерби. Подарок по погоде, как раз в тон с ее старой шинелью.

А еще Ольге показалось, что бывший белый офицер нашел ее не случайно. И не ностальгия вернула его домой из Парижей и прочих Лондонов. Белогвардейцу, мечтающему о возрождении Великой России, зачем-то понадобилась сотрудница Технического сектора ЦК большевистской партии.

* * *