Генерал Кутепов

Якушев взялся организовать поездку Шульгина по линии "Треста", гарантировав безопасность. У Шульгина в Гражданскую войну в последние дни врангелевской эпопеи пропал сын. По некоторым сведениям, он был ранен во время атаки буденновцев на белую батарею и попал в плен. И поэтому, несмотря на недавнюю гибель Рейли, Шульгин решительно настаивал на необходимости своей поездки. Его окружение ему возражало. Даже Врангель отговаривал Шульгина. Ни к чему это не привело, Магия "Треста" оказалась сильнее.

Впрочем, для чекистов путешествие по СССР непримиримого противника большевиков и его благополучное возвращение было бы прекрасным подтверждением непричастности "Треста" к провалу Рейли. Шульгин не был ни разведчиком, ни даже политиком. Он занимался литературным трудом, и как раз его перо могло послужить ГПУ для маскировки, для пропаганды.

В ночь на двадать третье декабря 1925 года Шульгин перешел польскую границу с паспортом на имя Иосифа Карловича Шварца. Сначала он прибыл в Киев, затем приехал в Москву. По-видимому, главным сюжетом этой поездки ее устроители планировали "трестовскую игру". И она удалась на славу.

О встречах с "племянниками" Шульгин написал так: "Я был отдан Марии Владиславовне Захарченко-Шульц и ее мужу под специальное покровительство. Муж ее был офицер. По ее карточкам, снятым в молодости, это была хорошенькая женщина, чтобы не сказать красивая. Я ее узнал уже в возрасте увядания, но все-таки кое-что сохранилось в ее чертах. Она была немного выше среднего роста, с тонкими чертами лица. Испытала очень много, и лицо ее, конечно, носило печать всех испытаний, но женщина была выносливой и энергии совершенно исключительной. Она была помощницей Якушева… Оба супруга, она и муж, часто навещали меня, они жили там же, возле меня, постоянно выезжая в Москву, оттуда примерно час езды до их дома… Мне приходилось вести откровенные беседы с Марией Владиславовной. Однажды она мне сказала: "Я старею. Чувствую, что это мои последние силы. В "Трест" я вложила все свои силы, если это оборвется, я жить не буду".

Шульгин был обречен поверить "Тресту". Разве он мог усомниться, когда слышал от своих новых знакомых уверения в том, что народ и государство уже оправляются от страшных ударов, которые им нанес социализм? Что никакого коммунизма больше нет, а есть глупая болтовня севших в лужу людей. Что социалистическая отрыжка пройдет.

Тут же Шульгину внушали, что напрасно в эмиграции торопятся, ведь сами понукающие далеко не готовы взять государственный руль и не знают, что делать с Россией.

Если Шульгин и мог что-то заподозрить в этих уговорах, то последующие доводы снимали все подозрения: устоями России должны быть уважение к религии и моральному началу, здоровый национализм, не переходящий в шовинизм, сознание важности духовной культуры, свобода трудиться и мыслить, всяческая поддержка сильных творческих людей.

Если закрыть глаза, то можно представить, что находишься не в красной Москве, а в столыпинском Петербурге и слышишь речи о великой России. Может быть, в "Тресте" были люди, искренне верившие в возможность переиграть чекистов. И они играли в странную жуткую игру со своим прошлым, веря, что смогут вырваться из западни. Они раскрыли глаза только тогда, когда к ним прикоснулась смерть, Шульгин оказался случайным свидетелем этой истории, о чем написал книгу "Три столицы". Эта книга человека с закрытыми глазами и открытым сердцем. Она рассеяла сомнения в "Тресте". Исчезновение Рейли было забыто.

В конце жизни Шульгин сделал одно открытие, которое кое-что прояснило. В тайной жестокой борьбе за власть между Сталиным и Троцким "Трест" и Якушев занимали определенную троцкистскую позицию. Вслед за Троцким они ориентировались на атлантистский Запад, который не хотел допустить возрождения евразийского гиганта. Сталин же стоял на национал-большевистских позициях. Геополитическое противостояние отразилось не только в борьбе двух лидеров, но и в судьбах многих ничего не подозревавших об этом людей.

Евразийцы первыми поняли неразрешимую загадку Советской России, оказавшейся в тисках между враждебным ей Западом и убийственным большевизмом. Где выход? Есть ли он?

И там, и здесь российские интересы были в железной узде. Тот, кто хотел бороться за Россию, должен был прежде всего отстаивать совсем иные интересы.

Поэтому, может быть, прав был генерал Врангель, отказавшийся от всякого сотрудничества с "Трестом". Даже после благополучной поездки Шульгина. В равной степени он был далек и от боевой деятельности Кутепова. Он просто ждал.

Но еще была одна сила — Германия. Она тоже находилась между атлантистским Западом и большевистской Россией, и логика выживания толкала ее к Востоку.

В конце концов в поле притяжения российско-германского магнита попали многие белоэмигранты. Одни из них знали, что вступают в связь с советской и германской контрразведками, другие просто следовали исторической неизбежности. Возможно, именно здесь Кутепов попал в прицел.