Генерал Кутепов

"Продается все: и белье, и обувь, и одежда, и золото, и оружие буквально за гроши, — отмечал в приказах по эшелону парохода "Саратов" генерал Мартынов. — Господа, воздержитесь от продажи вещей, потерпите немного…"

Напрасно он уговаривал. Каждый жил своим умом, своим неверием в спасение.

У Кутепова, впрочем, были иные приказы. Первый приказ в Константинополе, 18 ноября, когда союзные власти объявили, что русские должны сдать оружие:

"1. Приказываю в каждой дивизии распоряжением командиров корпусов всем чинам за исключением офицеров собрать в определенном месте оружие, которое хранить под караулом.

2. В каждой дивизии сформировать вооруженный винтовками батальон в составе 600 штыков, которому придать одну пулеметную роту в составе 60 пулеметов.

3. К исполнению приступить немедленно и об исполнении донести.

Генерал-лейтенант Кутепов".

За этим приказом открыто стояла несгибаемая воля, для которой спасение людей было возможно только через спасение армии.

Но никому в Константинополе не была нужна эта армия беженцев. Наоборот, она могла быть опасной. Французы смотрели на нее как на источник неприятностей и торопились забрать с кораблей побольше русского имущества. Они сгрузили с прибывших судов тонны военной амуниции, десятки тысяч единиц оружия, сотни тысяч пудов зерна, сахара, чая, табака. В залог помощи.

Беженцы были беззащитны.

Девятнадцатого ноября армия была сведена в 1-й русский армейский корпус под командованием Кутепова. Он был произведен в генералы от инфантерии.

Пехота перемещалась в Галлиполи, казаки — на остров Лемнос, откуда им всем был один путь — либо обратно на родину под расстрел, либо обратиться в беженскую пыль.

Врангеля туда не допустили, отделили от армии.

Двадцать первого ноября пароходы "Саратов" и "Херсон" с частями корпуса пошли на Галлиполи. Было холодно, ветрено. В борт тяжело били волны. Желтовато-серой полосой тянулся берег, изрезанный высокими холмами. Утром пришли к городку Галлиполи, маленькому, разрушенному недавним землетрясением и бомбардировками английского флота. У небольшой квадратной гавани возвышалась четырехугольная каменная башня, помнившая еще генуэзцев. Это была горькая для русских земля. Здесь содержались в неволе пленные запорожцы, солдаты Крымской войны и русско-турецкой войны за освобождение Болгарии.

Пароходы снова облепили лодки торговцев, завязалась жалкая меновая торговля, которая вскоре закончилась кровопролитием. Кутепов распорядился прекратить торговлю.

В городке Кутепова встречал комендант, французский майор Вейлер, полный блондин среднего роста, и солдаты-сенегальцы из батальона колониальных войск, рослые парни в желтых мундирах. Кутепову подвели коня, и они с Вейлером отправились осматривать место для будущего лагеря.

В семи верстах от городка, возле устья маледшкой речки Буюк-Доре, впадающей в Дарданелльский пролив, Кутепов осмотрел широкую, в полверсты, полосу между проливом и невысокими горами, отведенную для русских войск.

Дул холодный северо-восточный ветер, гнул заросли терна и шиповника.

— И это все? — спросил Кутепов.

Майор молча кивнул.

Надо было принимать свою судьбу. Кутепов повернул лошадь обратно. Предстояла высадка измученных, потерявших сердце людей на голые камни и песок. Чем он мог поднять их дух? Они потеряли родину, потеряли веру, потеряли все, кроме жизни. Но зачем такая жизнь?

Войска высаживались под мерную дробь барабанов. Горнисты играли "сбор". Солдаты в коротких английских шинелях шли под дождем. Их конвоировали сенегальцы.

Картина была печальная. Войска устроились для начала в двух огромных длинных сараях на окраине Галлиполи. Вместо крыши было небо. Это временное пристанище угнетало еще больше, чем бездомность. Городок превратился в русскую толкучку. Бродили хмурые люди в шинелях, собирали щепки для костров и продавали на базаре разные вещи. Чести старшим не отдавали, считая армию мертвой. Еще несколько дней, и от армейской организации останется враждебная всем толпа. Все дозволено! Этот хаос безначалия расползался даже в штабах, где из-за недавней реорганизации армии в корпус большинство начальников не знало своих новых подчиненных, а многие офицеры потеряли свои должности.

Кутепов был единственным, кто мог что-то изменить. Он видел все: и тифозных больных, и ослабевших женщин с детьми, и развалившиеся сапоги солдат. Надо было поскорее построить лагерь, чтобы защититься от дождя и ветра. Но строительство должно было основываться на чем-то понятном для всех, а не только на одной мысли спасти собственный живот. Самоспасение было прямой дорогой к полному разложению, когда из-за кружки воды можно было идти прямо по головам слабых.

Кутепов строил не поселок беженцев, а военный лагерь по российской военной традиции. У него в руках было только одно сильнодействующее средство: требование полного подчинения воинскому порядку. Он написал в приказе: