Генерал Кутепов

В его четвертой роте дисциплина была необыкновенная. Солдаты любили его, словно насквозь видели его чистую прямую душу и знали, что от Иванова никогда не будет им никакой несправедливости. Они звали его Иисус Навин. Потому, что у него была одна слабость — он любил в бою быть красивым и всегда ехал на коне впереди своей пехотной цепи. Под ним было убито несколько коней. И еще была у него другая слабость: любил рослых крестьянских вдов.

Двадцать девятого октября в бою под Дмитриевом рота атаковала красную батарею и попала под картечь. Под капитаном Ивановым была убита лошадь. Он встал, отряхнулся и скомандовал: "Вперед!", ведя роту за собой на смерть. Но Господь ненадолго дал ему отсрочку. Четвертая захватила восемь пушек.

В Дмитриеве она была определена в резерв. Однако ночью красные стали наступать со стороны Севска, и полковник Петерс приказал Иванову подтянуть роту ближе к батальону. А через час возле вокзала капитан был убит: над ним разорвалась шрапнель, и свинцовый удар в один миг срезал его жизнь. Это была единственная потеря полка в ту ночь.

Когда командир полка полковник Туркул, двухметровый гигант, прибыл на привокзальную площадь, его поразил негромкий унылый вой. Это четвертая рота, не разжимая ртов, оплакивала своего капитана.

Ночью она была в новом деле. Их молчаливая атака на деревню под Дмитриевом была ужасной. Они перекололи красных штыками, пленных не брали.

Наутро они отыскали в городе оцинкованный гроб для капитана Иванова. Туркул приказал хоронить со всеми воинскими почестями.

Но не похоронили. Депутация от четвертой роты, в которой были старые солдаты и прапорщик Сорока, гневно и страстно высказали Туркулу, что нельзя оставлять капитана на поругание красным, надо забирать его с собой.

И Туркул разрешил.

Тридцать первого октября белые после упорного боя с четырнадцатью полками красных оставили Дмитриев. По подмерзшей дороге на мужицкой телеге ехал капитан Иванов, а над ним летела его еще неотлетевшая душа. И капитан видел, как перетекает через железную дорогу его рота и как ее прикрывает бронепоезд "Дроздовец" под командованием капитана Рипке.

Что потом сталось с, этим цинковым гробом, окруженным четырьмя часовыми из четвертой роты? Это было беспримерное, страшное и величественное путешествие по грязи и снегу, через всю Россию, скорбно глядевшую на исчезающую вдали воинскую колонку добровольцев. Капитан Иванов возвышался над сталью в своем последнем ложе, заметенном колючим снегом и укутанным льдом.

Белые все отходили и отходили. Туркул время от времени говорил прапорщику Сороке:

— Мы отступаем, Сорока. Может, похороним капитана в чистом поле?

Но прапорщик сердито отвечал:

— Разрешите доложить, господин полковник, как остановимся крепко, так и схороним.

Почти два месяца, почти до Нового 1920 года не отдавали Иванова его солдаты. И только в Азове они похоронили его. Война отпустила Петра Иванова, одного из вечных русских капитанов, навсегда.

Что-то мистическое, древнее в этой необычной истории, словно отражение предания или мифа.

Прощай, Иванов!

Занесло тебя снегом, Россия, Закружило седою пургой. И холодные ветры степные Панихиды поют над тобой.

Но мы забежали вперед с этим отступлением. Вернемся к живым. Пока еще живым.

Кутеповский корпус шел все дальше, хороня убитых и вовлекая в свои ряды молодых людей из освобожденных городов и сел. Не было времени остановиться, закрепиться на занятой территории.

"Хоть цепочкой, хоть цепочкой, но дотянуться бы до Москвы!" — говорил на совещании высших военных начальников начальник штаба Вооруженных сил Юга России генерал Романовский, как будто офицерская цепь обладала магической силой.

Мысль о первопрестольной кружила головы многим. Но Кутепов оставался холоден и понимал, что такое лихое, отчаянное наступление может обернуться катастрофой.

На беду Белого движения, существовала конкуренция между Деникиным и Колчаком, между югом России и Сибирью. Формально признав верховенство адмирала Колчака, генерал Деникин, вместо того чтобы продвигаться за Волгу на соединение с войсками адмирала, как того требовали некоторые генералы, в особенности же — генерал Врангель, решил самостоятельно взять столицу.

Москва! Все надежды были связаны с ней.

И было почти не услышано известие, что в июле части Кавказской армии Врангеля, перешедшие на левый берег Волги, вошли в связь с уральскими казаками, левым флангом колчаковской армии. Выбор был сделан, а насколько он был верен, предоставлялась возможность судить истории.

"Из глубины истории, — писал Кутепов в приказе от седьмого сентября по случаю занятия Курска, Льгова и Рыльска, — встают образы русских чудо-богатырей, и вы, их потомки, равны им. Пусть в сердце каждого наградой за их нечеловеческие усилия будет сознание, что пройден еще один тяжелый этап на путях к златоглавой Москве и что в этот момент сотни тысяч людей, освобожденных вашими подвигами, благословляют вас".

Курская газета "Вечернее время" посвятила Кутепову такие возвышенные строки: