Генерал Краснов. Как стать генералом

«Когда я служил в полку, я присутствовал однажды на экзамене в полковой учебной команде. Священник, расспрашивая экзаменующихся о Ветхом Завете, задал, между прочим, одному солдату из хохлов, вопрос, правда ли, что когда гремит гром, то, как верит простой народ, Илья пророк катается на колеснице. «Никак нет, — отвечал солдат. — Никак это невозможно. — Да почему ты так думаешь? — А вот почему. Можно ли подумать, чтобы святой Божий Илья стал заниматься такими глупостями, как скакать на колеснице и грохотом ее пугать людей. — Так и я вам скажу — можно ли подумать, чтобы души умерших людей стали заниматься такими глупостями, как вертеть столы, писать фразы на никому не понятном языке, стучать и тому подобное…» Почти так же рассуждала полвека назад самоуверенная фрейлина А. Ф. Тютчева: факты проявления духов «слишком очевидны, чтобы их можно было оспаривать», им нет научного или рационального объяснения, и «в таком случае спрашиваешь себя, почему эти проявления так глупы». Дневник Тютчевой, в коем рассказывается об участии в спиритических сеансах семьи Императора Александра II, о поведении духов и о многом другом, впервые был опубликован в 1928–1929 гг.

Семен Франк в 1916 г. выделился научным исследованием о сущности человеческой души. В нем философ иронизирует над верой в любезность духа Наполеона или апостола Павла, будто бы снисходящего до общения с желающими, и предполагает, что спиритическая способность написать нечто, о чем лично-предметное сознание человека не знает или чего не ожидает, есть проявление собственного внутреннего душевного состояния «за пределами нашего бодрствующего сознания» [86]. Представители монархического поколения как будто не сталкивались с опасностями спиритических сеансов, и Франк даже советует сомневающимся провести простое экспериментальное исследование. Он уверяет: ежели четыре или пять трезвых и здравомыслящих лиц (желательно с участием женщин) сядут вокруг небольшого стола, положив на него ладони, и прождут 5-10 минут, то в 9 из 10 случаях получат «движения» стола. Франк наблюдал не только глупые проявления, как Тютчева и Краснов, он отмечает «изумительно-проницательные слова и фразы». Все это говорит о разнообразии природы спиритизма, который, впрочем, для С. Л. Франка и П. Н. Краснова служил лишь вспомогательной темой к основной. В основу повести «В манчжурской глуши» Красновым вновь была положена вечная тема настоящей любви.

Современная Джульетта, 18-летняя «барыня» поехала с Сашей в названную глушь. Известие об этом вызвало переполох на посту, а привело к преображению холодной полуразвалившейся фанзы — для себя прежде не старались ни чистить, ни строить, ни украшать. Молодая пара проходит через испытание любви в тяготах пути и жизни в глуши (явно использован опыт путешествия «По Азии», когда Краснов писал статьи о пользе полковых дам на окраинах [93, с. 263]). Адя встречает также искушение веры, соблазнение отрицанием греха: «Грех, Адель Филипповна, создали люди, глупые, трусливые, боящиеся смерти. Все, что может человек взять из жизни, пусть берет теперь — дальше ничего не будет — нирвана, небытие», — убеждает Арцимович, дает ей читать «Без догмата» Сенкевича, Эдгара По и «о Будде… Вы, как никак, в стране буддистов». Если для понятия нирваны в буддизме есть различные трактовки, и Арцимович может быть не совсем точен, то понятия греха буддизм не знает и даже демонстративно отрицает. Адя страдает, замыкаясь на себе, не находя дела, пока ей не помогают понять, что именно здесь, куда более чем в Петербурге, важны ее дела по хозяйству, ободрение, просвещение, общение, поддержка связи с Россией. Здесь дела приносят ощутимую пользу, а в высшем свете заняты только тем, чтобы «убить скуку», для чего этикет придуман. Адя поняла, что «не подготовленной кинулась в житейское море», и друг устраивает им 6-месячный отпуск в С.-Петербург. Он уверен, «они не вернутся», хотя обещают это. Героическая романтика повести сформулирована в утверждении: «Из мелочей создается и самая жизнь. И подвиг жизни не в презрении этих мелочей, а в победе над ними».

За десять лет писательских опытов, в сравнении хотя бы со сборником «Донцы. Рассказы из казачьей жизни», Краснов заметно продвинулся с владением пером. Тогда местный казачий колорит подавался несколько неуклюже. Теперь заметен приятный контраст — легкое и плавное повествование, чувственная сила сентиментальности.