Генерал Корнилов

В Будапеште они благополучно пересели в местный поезд и скоро вылезли в маленьком городке Карансебвеш. Румынская граница находилась совсем рядом. Франтишек сгорал от нетерпения. Первоначальная удача вскружила ему голову. Он совсем забыл об осторожности.

На маленьком вокзале, где пахло мокрым деревом платформы, Лавр Георгиевич сразу уловил витавшую тревогу. Франтишек запросто тащил его в темноватую аустерию, где два угрюмых инвалида лениво жевали сосиски и потягивали пиво. Он не обра-тил внимания, что из аустерии проходом в городок только что вышли два солдата.

Появление патруля было явно неспроста! И генерал, схватив своего спутника за руку, с силой увлек его подальше от соблазнительной аустерии.

Как оказалось, осторожность их спасла. Побег открылся на другой же день. Никто не выдавал, никто не проговорился. Подвела беглецов смерть подполковника Зданевича. Среди тех, кто пришел проститься с умершим товарищем, не увидели генерала Корнилова. Отправились к нему в комнатку – пусто. И встревоженное начальство ударило тревогу.

Лавр Георгиевич чуть не силой сволок своего молодого спутника с платформы. Франтишек притих, когда увидел, что патруль вновь проследовал через аустерию. Лица солдат были напряжены. Без всякого сомнения, они так и набросились бы на подозрительных пассажиров, зачем-то вылезших на захолустной станции.

Днем беглецы отсиживались в лесу, двигались ночами. Чрезвычайно пригодился компас. Лавр Георгиевич вел уверенно. Впереди была румынская граница, река Дунай. С первого же часа нового побега он испытывал необычайный подъем. Ощущение было такое, словно он больше года находился в какой-то спячке и вот теперь, сбросив странное оцепенение, обрел вкус к борьбе, преодолению препятствий. А что? Человек и обязан бороться до последних сил.

Франтишек не переставал брюзжать. Его, молодого человека, все сильнее донимал нестерпимый голод. Ну почему не заглянуть вот в эту деревушку? Кто их там задержит? Да если кто и сунется… А пистолет на что?

В конце концов пришлось уступить. Лавр Георгиевич остался в перелеске, Франтишек отправился в деревню. Конечно, голод донимал, однако рисковать не стоило. По расчетам, на вторую ночь они должны были выбраться на берег Дуная.

Внезапно патриархальную деревенскую тишину разорвал гулкий выстрел. Лавр Георгиевич вскочил на ноги. Выстрелы забухали один за другим, затем внезапно стихли. Ну так и есть – Франтишек. Дернуло же его! Не вытерпел… И Лавр Георгиевич поспешно удалился в глубину леса.

К Дунаю он добрался из последних сил. Река была широка, могучее течение завивало устрашающие водовороты. Лодку бы, естественно. На худой конец плот. Но берег был пустынен… что в общем-то хорошо, спасительно. В наступивших сумерках он стал пробираться вверх по течению, постоянно опасаясь напороться на пограничников.

В полночь, в самую глухую пору, он связал одежду и сволок в воду сухое бревно. Вода обожгла его. Он брел, пока дно не оборвалось под ногами. Тогда он поплыл, толкая перед собой бревно…Удача еще раз обернула к беглецу свой милостивый лик. В те дни Румыния наконец преодолела свои мучительные сомнения и объявила Германии войну. Корнилов, из последних сил выбираясь на скользкий глинистый берег, попал на землю союзника по борьбе. В городишке Турну-Северин он увидел избитый казарменный плац и на нем изломанный строй оборванных солдат. Перед строем суетился офицер со знакомыми погонами, генерал услышал раскатистую русскую брань. Как оказалось, в городишке отлавливали дезертиров и формировали команды из пленных. Занимались этим командированные из России офицеры…

Это были свои. Лавр Георгиевич попал домой!

Весть о побеге Корнилова из плена полетела впереди генерала, и к тому дню, когда он из Румынии добрался до столицы, здесь уже шумели газеты. В самом деле, бегают солдаты и офицеры – молодость, отвага, наплевательство к дорожным трудностям, – но тут бежал и все преодолел человек немалого чина и почтенного возраста!

Из 60 попавших в плен генералов русской армии пытался бежать и убежал только один – Корнилов.

В Генеральном штабе, родном доме, Лавр Георгиевич встретил давнишнего знакомца, генерала Аверьянова, ведавшего в те годы резервами. Утолив первую радость, принялись выкладывать новости. Говорил больше Аверьянов. Он сразу же предупредил Корнилова, что среди высшего армейского начальства с давних пор – еще с того дня, когда его оглушило разрывом в Карпатах, – существует стремление отдать его под суд. На него вешали разгром 48-й Стальной дивизии.

Особенную настойчивость проявлял его бывший начальник командующий 8-й армией генерал Брусилов.

Ожидание того, как решится судьба, отравляло радость от обретенной свободы, семьи и детей.