Генерал и его армия. Верный Руслан

…Ватутин дал ему лишних два часа. Позвонив из Ольховатки, он ни о чем не спросил, он сказал:

— Поговорил я тут со Ставкой. Они согласились с моей оценкой, что поработал ты хорошо и сделал много, но — перенапрягся, нуждаешься отдохнуть в санатории, побыть с семьей. Так, недельки три. В общем, особенно мучить тебя не будут, только доложишься по приезде.

«Значит, и расспрашивать не будут», — подумал Кобрисов.

— Спасибо за вашу заботу, Николай Федорович.

— Да уж как водится…

— А не может того быть, что вдруг меня Верховный вызвать захочет?

Ватутин подумал секунду.

— Не исключается.

— Да нет, это я на всякий случай. Чтоб знать, что говорить.

— Скажешь, как есть.

«Провентилировали они свою «логичную» идею», — подумал Кобрисов. И спросил, что оставалось ему спросить:

— Кому передать армию?

Не унять было дрожи в руке, державшей трубку, и, казалось, Ватутин это слышит.

— Твой начальник штаба за тебя остается пока. Вопрос о командующем еще не поднимался официально.

— Ну, что ж… Я главное дело сделал. В двенадцати километрах нахожусь…

— Их еще пройти надо, Фотий Иваныч.

— Ну, это уж совсем кретином надо быть — не пройти. Главное все-таки сделано. А там — кто бы ни был. Хоть бы и Терещенко. Для хорошего человека не жалко.

Ватутин промолчал.

— А знаете, Николай Федорович, — сказал Кобрисов, — все равно я буду считать — я взял Предславль!

— Я тоже так буду считать, — сказал Ватутин. — Да если б все от меня зависело… Но это, наверно, не мужской разговор.

— Пожалуй.

— Когда намерен отбыть?

Для генерала не существует «через неделю», не существует и «завтра».

— Сегодня, — ответил Кобрисов.

— Мой «Дуглас» могу предложить, Галаган тебя свезет.

— Спасибо еще раз, но боюсь я.

— Чего боишься?

— Высоты боюсь. А еще больше — Галагана. Он меня как-то по-дружески на бомбовозе прокатил, так руки тряслись неделю. Я уж как-нибудь на своем Сером.

— Во всем ты упрямый, не переделаешь тебя. Попрощаться заедешь?

— Ну, если прикажете…

— Какой тут приказ?

— Тогда не заеду. Крюк большой…

— Как знаешь. До свиданья, что ж…

— Счастливо оставаться.

В четыре часа пополудни тяжко нагруженный «виллис» достиг Днепра и стал спускаться к переправе. Так вышло, что генерал Кобрисов только сейчас впервые увидел ее — изогнувшуюся дугою, громыхающую на зыбях цепь ржавых понтонов, с дощатым настилом и леерами на стойках. С обеих сторон ее стояли по две зенитки, с ухоженными орудийными двориками; вдоль и поперек медленно бороздили реку бронекатера с задранными к небу орудиями и счетверенными пулеметами; в рваных темных клочьях облаков барражировали[14] истребители Галагана. Переправа выглядела прочно обжитой, а ему-то, Кобрисову, всякий прибывавший к нему на плацдарм казался героем! С сильно бьющимся сердцем смотрел он, хотел узнать — не здесь он сам переплывал полтора месяца назад, стоя на палубе танкового парома, так громко называвшейся дырявой самоходной баржи с помятыми бортами и деревянной, в щепу искрошенной рубкой, среди всплесков пуль, воя налетевших «юнкерсов», ржанья коней, стонов раненых. Не тот был теперь Днепр, по-другому оживленный, по-другому шумный. Истинно, не войдешь в одну реку дважды.

Регулировщик — с полосатым жезлом, с белыми ремнем и портупеей — четко поприветствовал генерала, затем подошел к фанерной будке без двери, где стоял на полочке телефон с зуммером.

— Шура! — кричал он в трубку. — Задержи там, пока генерал проедет!

— Все чином, — сказал восхищенный Сиротин и мягко вкатил машину на податливую шаткую аппарель.

Они проехали середину реки, когда к левому берегу подошла колонна танков, автоцистерн и конных повозок. Тамошний регулировщик ее задержал жезлом — на узком понтоне «виллису» с танком было б не разминуться. Сколько было танков, генерал отсюда не мог определить, хвоста колонны не было видно. Может быть, это и были те сто машин из «батькиной» заначки, которых не хватило генералу Кобрисову, чтоб ехать ему сейчас триумфатором по главному проспекту Предславля. Имя это — «Предславль» — опять зазвенело в нем, но как надтреснутая труба, слышались предчувствие, предвестие славы, но и предсмертный крик воина, падающего с городской стены вместе со штурмовой лестницей. Кобрисов не знал, что то было начало грандиозной операции под кодовым названием «Туман» — отчасти предвиденной им рокировки войск с южного плацдарма на северный. Им предстояло втайне покинуть рубежи на Правобережье и переправиться обратно на берег левый, затем передвинуться на сто Шестьдесят километров к северу, минуя траверз Предславля, и вновь переправиться и тогда уже двинуться на юг — тем коридором, который пробила армия Кобрисова.