Генерал и его армия

И, отвернувшись, он стал прохаживаться по церковному двору, сцепив руки за спиною. Эта бригада, из двух полков полного состава, то есть верных три тысячи людей, была, как видно, обещана его соседу Кобрисову, чтоб чем-то заткнуть широчайшую брешь между правым флангом его армии и Рогачевским шоссе, и по всем военным законам, да просто по-соседски, следовало ее переправить по назначению, выделив ей - ввиду неопытности командира и полного незнания местности - проводника. Но чего они стоили сейчас, соображения соседства и даже, черт побери, дисциплины? Армия Кобрисова, по плану, не участвовала в наступлении и не принадлежала Западному фронту, это была одна из двух армий, которые Верховный наотрез отказался передать Жукову, а поставил на внутреннем полукольце обороны. Он оставлял себе этот резерв на тот случай, если танковые клещи Рейнгардта, Геппнера и Гудериана все же сомкнутся вокруг Москвы, - тогда, умирая, эти две армии позволят эвакуироваться ему самому и его сподвижникам из Политбюро и наркоматов, с их семьями и добром. Эту бригаду нельзя было выпросить у Кобрисова, нельзя было и у Жукова, можно лишь у самого Верховного - значит, ни у кого, разве что у Господа Бога. Но... не Им ли она и послана была ему сейчас - для тяжкого искушения: присвоить эти три тысячи молодых, крепких, неплохо как будто одетых и вооруженных, пусть и необстрелянных, но - сибиряков, охотников, стрелков! В случае успеха - когда те две армии и не понадобятся, - о, разумеется, это простят. Но не пройди он хоть два километра - у какого же трибунальца будут еще сомнения насчет его вины и единственной за нее кары?

Мученик Андрей Стратилат, с выщербленной вратной иконы, смотрел погасшими тусклыми глазами и ничего ему не советовал, лишь напоминал о собственной страшной участи.

Командир бригады, замерев, водил взглядом за его похаживаниями, все другие тоже следили напряженно, и долее медлить было бы уже проявлением слабости.

Генерал подошел медленно к подполковнику и сказал, опустив взгляд:

- С Кобрисовым мы всегда договоримся. Поступаете в мое распоряжение.

- Не понял, товарищ генерал, - сказал подполковник. - Вы всегда договаривались, а сейчас только намерены договориться?

От ямочек на его щеках только сильнее теперь выделялись внушительные желваки. В нем как бы разжималась упрятанная до поры тугая пружина.

- О моих намерениях, - властно пробасил генерал, - прошу вопросов не задавать. В армии, согласно уставу, выполняется последнее приказание. Так что будь спокоен, ты не отвечаешь.

- По уставу оно так, - согласился подполковник, но тут же и возразил: И все же попрошу о вашем приказании сообщить генералу Кобрисову. Или, разрешите, я сообщу.

Это маленькое сопротивление подействовало на генерала противоположно только утвердило его в самоуправном, опасном для него, но, быть может, чем черт не шутит, и правильном решении - втором в этот день, после того как он не стал препятствовать бегству на Рогачевском шоссе и понял, что единственного не ожидает наступающий противник - удара "кулаком в рыло".

Впрочем, не столько об этом ударе думал он, сколько о том, чтоб подавить сопротивление стоявшего перед ним, когда посмотрел на часы и отчеканил:

- Вот что, подполковник. Объяви своим людям: даю им полтора часа отдыха. И - в бой.

Командир бригады, закусив губу, вмиг утрачивая свой румянец, еще секунду постоял в раздумье.

- Есть, полтора часа отдыха - и в бой...

- Дать ему коня, - сказал генерал. - Справишься?

Подполковник молча кивнул. Делегат связи отдал ему повод и подтолкнул в седло.

Упираясь сумрачным взглядом в спину всадника, очень прямую, но с опущенными плечами, генерал представил себе, как дрогнут сердца этих трех тысяч, когда им объявят, что война для них начнется не через неделю, как они того ждали и готовились, а сегодня, сейчас, и как пронзит их всех сознание, что многие из них видят друг друга в последний раз. Он представил, как они прежде замирают от этой новости, встреченной в молчании, а затем понемногу в этой трехтысячной массе начинается движение - поначалу суетливое, потом все более осмысленное, спокойно-расторопное: приготовление к самому худшему, что должно было когда-нибудь случиться и вот случилось. А виной тому - слово, короткое, сорвавшееся как бы и невольно...