Генерал-фельдмаршал Голицын

Чтобы найти фураж для коней, шведы должны были разбросать войско и отделить многие части от главного лагеря. Так и случилось, что бригада генерала Рооса расположилась на ночлег у деревни Доброе, в нескольких верстах от главного лагеря короля.

В присутствии грозного Петра даже неповоротливые кавалерийские генералы Меншикова зашевелились, и драгуны понеслись не только перед фронтом шведских войск, но и по их флангам. Они сообщили, что отряд Рооса расположился на ночлег в удалении от главного лагеря шведов в сельце Доброе.

На царском совете порешили воспользоваться случаем и внезапно атаковать незадачливого шведского генерала.

Для атаки был сформирован отдельный отряд гренадер, командовать которым Петр поручил Михайле Голицыну. Конницей по предложению Меншикова был назначен командовать «ученый немец» Пфлуг.

— Хотя Пфлуг и ученый генерал, но в болотах воевать не приучен, и, боюсь, никакой помощи моим генералам он не подаст! — сердито буркнул князь Михайло фельдмаршалу Шереметеву, выходя из палатки, где проходил генеральский консилиум.

— Что поделаешь, Михайло Михайлович! Сам ведаешь — всей конницей по-прежнему светлейший заправляет, а он без Пфлуга как без рук. Говорят, Пфлуга с прусской службы светлейший за немалые деньги переманил! — развел руками фельдмаршал.

— Ну и черт с ним! Я без Пфлуга со шведами управлюсь! Дай только мне в команду, Борис Петрович, лучшие генеральские батальоны: архангелогородцев, новгородцев и твоих астраханцев! А я возьму своих семеновцев!

— Что ж, бери, князь Михайло, бери! На рисковое дело идешь! — отечески напутствовал Шереметев молодого и удачливого генерала-драгуна.

Борис Петрович любил обоих братьев Голицыных: со старшим князем Дмитрием дружил еще со своего итальянского путешествия, а младшему всячески способствовал по службе. Впрочем, за князя Михайлу и беспокоиться-то было особенно нечего — его продвигал и сам государь.

* * *

В ночь с 29 на 30 августа в междуречье Белой и Черной Натопы, за которым лежало село Доброе, поднялся густой и холодный туман, скрывший подошедшие к реке русские колонны.

«Оно и лучше! — думал Голицын. — Свалимся шведу яко снег на голову!»

Князь Михайло все еще в свои тридцать три года испытывал перед боем и молодое упоение, и щемящий душу холодок, как тогда в первый раз под Азовом. А после Азовских походов была ведь и Нарва, и штурм Нотебурга, и многие баталии в Лифляндии, Курляндии, и Речи Посполитой — а вот, поди же, по-прежнему щемило перед боем под сердцем! Хотя, казалось бы, пора и привыкнуть и встречать каждое новое сражение, словно рутинное занятие, как делает, скажем, толстяк Пфлуг, который как ни в чем не бывало сидит на барабане и преспокойно пожирает ветчину.

Князь Михайло, нетерпеливо постукивая блестящими от вечерней росы ботфортами, прервал трапезу важного немца:

— Ну что они там в штабе медлят, пора начинать!

— А куда торопиться, молодой человек? — Пфлуг запил ветчину доброй чаркой водки, поданной услужливым денщиком. — Богу и государю виднее!

— Да как бы и шведу не стало виднее! — раздраженно ответил Голицын. — Увидит нас на переправе, ударит картечью — и прощай, виктория!

— Все бы вам, молодым, за викториями гоняться! — насмешничал Пфлуг. В свои пятьдесят лет он уже точно знал, что коли ране не выиграл, то теперь и подавно не выиграет ни одной виктории.

В этот миг из густого тумана выросли колеблющиеся очертания двух всадников, и сам Петр, а за ним и Меншиков соскочили с коней.

— С богом, камрады! — с ходу приказал Петр, словно угадывая нетерпеливость Голицына.

Пфлуг не без сожаления оставил трапезу, откозырял на прусский манер, вскарабкался на здоровенного черного бранденбуржца и как бы растворился в тумане. Голицын уже собирался последовать за ним, когда Петр притянул его к себе, нагнулся и неожиданно обнял и троекратно расцеловал.

— С богом, князь Михайло! Чаю, сам ведаешь — сколь потребна армии первая виктория! — Петр перекрестил и легонько подтолкнул Голицына: — Ступай!

— Боюсь, как бы сей Пфлуг не заблудил драгунские полки среди болот, — подошел к царю озабоченный Меншиков, но Петр словно не слышал, напряженно наблюдая, как голицынские батальоны мерно и ровно спускаются вниз, к переправе через Белую Натопу.