Генерал Ермолов

   — Как же мне не петь, Педар-ага? — Мажит блаженно улыбался, подставляя узкое лицо ласковым солнечным лучам. — Смотри: вот сверкающий высокой снежной шапкой — это Коштан-тау с извилистым потоком Тютюнского ледника, а это, видишь длинный зазубренный гребень, обледенелый сверху донизу? Это — вершина Хрум-кол. А эта громадина называется людьми Дых-тау!

Фёдор в немом изумлении смотрел на белую облачную громаду, царящую в центре сказочной панорамы.

   — Эта красавица — Шхара-тау, — продолжал Мажит. — Из-за её плеча выглядывает, ослепительно блистая, Джангы-тау. Наш путь лежит вниз, в пропасть, туда, где лежит зелёная долина Харбаса...

Ослепительно сверкало солнце над бесподобным миром высочайших гор Кавказа. Долго изумлённым взором глядел Фёдор на эту невероятную картину, на чудное переливание лазурных, сапфировых и аметистовых тонов горных цепей и ущелий. Окрик Гасана-аги вывел его из восхищенного оцепенения:

   — Седлай коня, казак! Надо начинать спуск, иначе передохнем все от голода в этом прекрасном, как райские кущи, заоблачном краю!

К обеду они вышли к тому месту, где ледник, исчезая с глаз, скатывался в долину крутым ледопадом. Ещё через час копыта коней и верблюдов ступили на серый камень. Ёртен принялся жадно поглощать твёрдые стебли и листья камнеломки. Один из верблюдов и вовсе лёг, подогнув под себя узловатые ноги. Он тяжело дышал, глаза его покраснели и слезились. Все путники и кони, и люди оголодали и были смертельно утомлены. Не из чего было развести костёр, нечего было сварить в прокопчённом котелке. Час или полтора дожидались Али. Дикий волк задержался на леднике, подстерегая какую-то добычу. Наконец Фёдор приметил среди серых валунов островерхую волчью шапку. Али ехал верхом на своём мохнатом, низеньком скакуне. Длинные ноги курахского воина, обутые в жёлтые кожаные чувяки и шерстяные онучи, почти касались земли.

Гасан-ага вскочил, побежал навстречу другу, принял у него из рук окровавленную тушку зайца.

   — Идём к аулу Коспарты, — услышал Фёдор тихие слова Али — дикого волка. — Сегодня они не нападут. Йовта потерял многих людей и почти всех лошадей. Он и сам едва жив, но всё равно очень зол.

Оба верблюда пали разом на самых подступах к Коспарты, когда уже виднелись сизые столбики дымов над плоскими крышами. Сокровища Гасана-аги, спрятанные в сундуках и кожаных мешках валялись на промерзших камнях рядом с трупами тощих верблюдов. Сонные мухи начали слетаться на пиршество, а в вышине, на фоне белых языков ледника, зоркие глаза Фёдора приметили крестообразный силуэт первого падальщика.

   — Бросим сундуки без надзора, — устало ворчал Фёдор. — Кому придёт в голову зарится на твоё зелье, Гасан? Разве что стая голодных волков нагрянет внезапно. Но и в этом случае опасность грозит лишь грамотею. Навряд ли дикие волки охочи до блестящих бирюлек — волчицы украшений не носят!

   — Простолюдин не может указывать сыну курахского правителя! — горячился Гасан. — «Покорность — вот в чём удел христиан!» — так говорил мой отец и я....

Гасан-ага осёкся под пристальным взглядом Фёдора. Курахский рыцарь отощал за время трудного похода. Тяжёлые раздумья тёмными тенями легли на его чело, пышные волосы потускнели, одежда изорвалась.

   — Я останусь с Мажитом, — отрезал Фёдор. — У нас своя дорога, у вас — своя. А Аймани... Она пусть сама решает, с кем ей быть. Вы идёте в Коспарты, добываете провизию и коней. Мы меняем еду на сокровища, а дальше каждый идёт своим путём...

   — О нет! — взмолился Мажит. — А как же баня? А как же ночлег под гостеприимным кровом? Ай, ноют, ноют от лютой стужи мои несчастные кости! Ой, и смердит же от меня! Как от старины Ушана смердит! Пусть Али сторожит твои сокровища, досточтимый Гасан-ага! Он неутомим, он многое может стерпеть. А что я могу? Лишь читать из Священной книги по памяти, да и то... от голода и холода память у меня отшибло. Того и гляди, лягу рядом с этими несчастными дромадерами. Лягу, да и помру!

   — Довольно жаловаться! — провозгласил Гасан-ага. — Аймани, пересаживайся ко мне, за седло. Погрузим сундуки на Ёртена.

   — Верблюды пали, лошади — тоже падут, — вступил в разговор Али — дикий волк. — Если господину угодно сохранить сокровище — мой долг исполнить его желание. Я останусь на страже.

Фёдор заметил, как Гасан-ага прежде чем расстаться с верным оруженосцем, достал из тюка кожаный мешочек и спрятал его в седельной сумке белого арабского скакуна.

Аймани всё молчала. Смертельная усталость окрасила его милое лицо в синевато-бледные тона. Но она крепко держалась в седле, твёрдою рукой правила мощным Ёртеном.

   — Осталось немного терпеть, милая, — тихо молвил Фёдор.

Ответом ему был лишь ласковый взгляд усталых очей. Тронули коней. Животные, преисполненные новых надежд, торопились сойти вниз по склону, к уютным дымам Каспарты, к теплу и сытной кормёжке. Ушан, пробежав следом за ними до середины склона, заслышал лай пастушьих псов, опустил хвост, вернулся к Али, охранять сокровища.