Читаем Генерал Ермолов полностью

В ту ночь Фёдор вовсе не смог заснуть. И не то чтобы рана сильно беспокоила его, и не шум лагерный лишал сна. Беспокойство одолело ещё на полуденном привале. Караван довольно далеко уже отошёл от Хан-Калы и вступил в земли, где обитали осетинские племена. С утра пустились в путь по узкой тропе, положенной по склону обрывистого холма. Внизу, в ущелье, шумел Терек. В полдень остановились передохнуть в неширокой поросшей редколесьем долине. Фёдор улёгся под днищем повозки, между колёс, спасаясь от слишком жарких в это время года солнечных лучей. То ли задремал он, то ли взаправду случилось так, что Соколик вдруг подошёл к чеченской повозке. Вот они, его блестящие, острые копытца, стройные бабки в белых чулочках. Почудилось всаднику, будто конь его опустил умную морду, прикоснулся носом к травке возле подбитого железом колеса. Почудилось, будто посмотрел конь на своего всадника ясными глазами, распрямился и ушёл, неслышно переступая по мягкой, утоптанной траве. И дальше во все время пути Фёдор мучительно всматривался в буйную зелень редколесья, надеясь заприметить стройный силуэт милого друга.

А ночью и пуще того: не только конь грезился ему. Высокая фигура женщины в длинной, до пят и не широкой юбке и в тёмном башлыке, будто бы мелькнула и раза два между широкими стволами вековых лиственниц.

— Нынче же сбегу, — пообещал Фёдор самому себе.

Но явился Цица, осмотрел рану и велел бородатому персиянину привязать Фёдора на ночь к повозке цепью.

И снова лодыжку разведчика охватил чугунный обруч. Свободный конец цепи бородатый страж прикрепил тяжёлым замком к колесу повозки.

— Видать здоров уж ты, братишка, — тяжко вздохнул добрый Кузя. — Боятся, что убегёшь.

* * *

Она пришла следующей же ночью. Неслышно проскользнула мимо задремавшего персиянина. Беззвучно отперла тяжёлый замок, не дала зазвенеть кандальной цепи. Вот только заклёпки с ножного кольца не получилось у неё снять. Провела тёплыми пальцами по влажному лбу Фёдора, и тот проснулся. Он не успел заметить быстрой тени, мелькнувшей меж затухающих костров, но сразу понял, что свободен.

* * *

Фёдор поначалу полз, оберегая раненое плечо, стараясь реже дышать и не озираться по сторонам. Потом брёл потихоньку, придерживая цепь здоровой рукой. Потом, почти до рассвета, просидел на ветвях невысокой пихты, всматриваясь в созвездия над головой. Весь искололся, но направление побега определил верно. Помогло и то, что Цица не держал охотничьей своры. Может быть, и снарядили бы за ним погоню, но как найти торгашу, обременённому ценой поклажей с гаремом в придачу, опытного разведчика в бескрайнем лесу?

Его нашли охотники. Николаша Самойлов и подъесаул Пашка Нестеров, адъютант Василия Алексеевича Сысоева, в сопровождении полуэскадрона казаков гоняли по лесам кабана. Версту за верстой они прочёсывали чащобу вокруг Грозной. Охота складывалась удачно. Удалось завалить пару упитанных подсвинков, но этого оказалось мало. Чёрный, мохнатый вепрь, коварный и увёртливый, заманил их в непролазный бурелом. Второй час они петляли между поваленными стволами, обдирали бока об острые шипы ежевики и терновника. Тяжёлое тело хитрого зверя изредка мелькало между стволами. Чаще они слышали лишь визгливое урчание, доносившееся то слева, то справа. Порой измученным нескончаемой погоней охотникам казалось, что не вепрь водит их по непролазной чащобе, а сам дьявол. Наконец усталый конь Пашки Нестерова уткнулся мордой прямёхонько в лицо человека. Тот сидел, привалившись спиной к стволу сосны. Он то ли спал, то ли увяз в беспамятстве. Лицо его было бледно, волосы спутаны и покрыты паутиной, одежда изорвана в клочья.

   — Не похож на чечена, — сказал Николаша. Он наклонился с седла, пытаясь получше рассмотреть незнакомца. — Скорее ваш брат, казак.

   — Казак иль не казак — ты ружьё наготове держи, твоё сиятельство. Иначе, неровен час, чеченом всё ж таки окажется, — буркнул Пашка, спешиваясь.

Он легонько пнул мыском подкованного сапога незнакомца в бок. Тот открыл глаза.

   — Живой...

   — Братцы...

   — Так то ж Федька Туроверов! Ах ты, бедолага! И где ж тебя носило?

   — В плену...

   — Ах, ты! А Валериан-то Григорьевич уж неделю, не меньше, по лесам с татарами мотается всё ищет вас и не находит. А ты тута, под деревом притулился. Из плена убёг? Ну, молодец, что живым дошёл! Да ты, парень, не ранен ли?

* * *

— Впервые вижу такое дело, — качал седеющей головой Максимович. — Неделя только прошла, как подстрелили... в беспамятстве, говоришь, валялся?

   — Да. Считаю — пару дней точно было...

   — Ну это, наверное, твой Цица постарался. Опоил тебя колдовским персидским зельем, вот ты и обеспамятел. Нет, вы только посмотрите, ваше благородие! Вторая седьмица только истекла, как подстрелили, а рана почти затянулась! Вот сейчас мы тебя попользуем нашим чудодейственным бальзамом, и ты станешь новее нового!

Фёдор сидел на свежевыструганном табурете посреди комнаты Кирилла Максимовича, который заботливыми и точными движениями смазывал рану на плече казака.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии