Генерал Ермолов

В царствование Павла Петровича аресты и ссылки представляли собой явление обычное. Однако по отношению к Ермолову были приняты особенные меры предосторожности. В «Ордере по секрету» подпоручику Ограновичу наказывалось быть готовым «к строжайшему присмотру Ермолова… потому что оный арест по именному повелению его императорского величества и по весьма важным обстоятельствам». В тот же день Огранович получил от генерала Эйлера ордер с приказом содержать арестованного «под крепким караулом как важного и секретного арестанта… и с соблюдением всей строгости».

Ермолов был заперт в своей квартире, причём все окна, обращённые на улицу, были наглухо забиты и к дверям приставлен караул. Оставалось отворенным лишь одно окно, к стороне двора, и под ним стоял часовой. Червлёная заря уже пала на край выстуженного неба, а Ермолов всё глядел в окно, не видя ни этой зари, ни мотавшегося за рамой солдатского трёхгранного штыка: глядел в себя.

Юношески пылкий и прямодушный, он горько переживал разгром тайного общества и уже давно ожидал ареста, ловя с запозданием поступавшие в Несвиж слухи. Ещё в августе 1798 года последовал высочайше утверждённый приговор, по которому Каховский, майор Потёмкин и капитан Бухаров были лишены чинов и дворянства и заключены в крепости: Каховский — в Динамюндскую, Потёмкин — в Шлиссельбургскую и Бухаров — в Кексгольмскую. Несколько человек было отправлено в ссылку: полковник Киндяков — в Алекминск, подполковник Стерлингов — в Киренск Иркутской губернии, Дехтерев — в Томск, майор Балк — в Ишим Тобольской губернии, полковник Хованский — в Белоруссию, полковник Сухотин — в Тульскую губернию, подполковник Репнинский — в Калужскую, капитан Валяев — в Саратовскую…

Всё затихло, но Ермолов в Несвиже не верил этой зловещей тишине. И вправду, к осени слухи снова возобновились. В последних числах августа в Смоляничах, где был произведён повальный обыск, Линденер обнаружил спрятанные письма участников кружка к Каховскому. Они пролили новый свет на деятельность организации. Линденер торжествовал. Захваченные бумаги позволяли ему расширить репрессии. Теперь в руках у временщика имелось много дополнительных доказательств преступности «галерников», и в их числе письма Ермолова Каховскому…

Федул в кухоньке лупил шелуху с варёной картошки, а Ермолов в мундире наопашку ожидал за столом завтрака, когда в комнате появился дежурный офицер, а с ним — фельдъегерь и подпоручик Огранович. Огранович, устремив глаза в пол, проговорил, запинаясь:

— Воля нашего государя-императора, Алексей Петрович, чтобы вас арестовать.

— Где бумаги преступника? — с пригнусью спросил щуплый фельдъегерь.

Ермолов вскочил с места, против своей воли замахнулся кулачищем:

— Ах ты, «клоп»! Я ещё не преступник!

Фельдъегерь отпрыгнул и закричал из-за спины Ограновича:

— Ваше сержение ничего не доказывает! Ишь ты какие смутки тут наделал! Дождётесь так-то сибирки!..

Дежурный офицер шагнул к Ермолову, но тот уже опустил руки: сердце уходилось, и он остыл.

— Будьте благоразумны, Алексей Петрович, — попросил Огранович.

— Ничего, убрыкается — тише будет! — снова осмелел фельдъегерь.

«Я увлёкся гневом…» — укорил себя Ермолов и сел на табуретку. Свои бумаги он держал в простом посуднике и теперь молча глядел, как посланец Линденера поднимает всё вверх дном в его бедной горнице…

Он очнулся от воспоминаний глубокой ночью. Выглянула ущербная луна, постояла средь неба и скрылась за бегущими холодными облаками. Что происходило в его доброй и открытой душе? Какая буря мыслей терзала его?..

Но вот он склонил голову на брус внизу окна и незаметно для себя уснул.

Низкое солнце ударило ему в глаза. Петух всхохлатил голову и с криком побежал через двор. За петухом появился спугнувший его Федул.

— Батюшки-светы! — завопил он. — Барин-то мой, никак, через трубу печную убежал!..

Солдат послушливо бросился в сторону. Федул тотчас мелькнул у окна, бросив записку. Ермолов разгладил мятую бумагу:

«Будьте осторожны с Линденером. У него презренное свойство не щадить никого.

Друг по «канальскому цеху».

Почти тотчас же явился Огранович с приказанием отвезти Ермолова на суд в Калугу к Линденеру.

Сряды были недолги. Невзирая на жестокие морозы, преступника везли в открытом возке, причём на облучке сидели двое солдат с обнажёнными саблями.

Ермолов не ожидал себе лёгкой участи. Вина его заключалась не в одной принадлежности к «галере». Он был повязав родственными узами с руководителями — Каховским и Зыбиным, жена последнего приходилась Ермолову родной тёткой. А кроме того, у императора подполковник находился на дурном счету из-за плохого отношения Павла к его отцу — Петру Алексеевичу. Родственники же Каховского были близки к ненавистному для царя Потёмкину…

Приезд Ермолова под конвоем в Калугу возбудил в городе всеобщее любопытство. Между тем Линденер, будучи нездоров, приказал привести Ермолова к себе в спальню.