Генерал его величества

— Бегом в машину, оттуда радируйте в Гатчину, пусть срочно присылают сюда воздушно-десантную роту с полным боекомплектом. Далее, для охраны аэродрома оставить минимум, остальные боеспособные подразделения батальона аэродромного обслуживания сюда. Потом циркулярно передадите сигнал «Шторм». Выполняйте!

Через час дворец начал заполняться десантниками (вовремя я сподобился создать эту роту!) в полном снаряжении, включая лопатки. Потом с моря донеслись залпы — это находящиеся в Кронштадте корабли, приспустив флаги, салютовали безвременно усопшему императору… А к Гоше уже образовалась очередь из наиболее шустрых, которым вдруг засвербело срочно принести ему присягу. В Питер по сигналу «Шторм» летели Татьяна, Беня и Константин Аркадьевич, но пока они долетят… Да и если вспомнить, как Костя боится полетов, аж до икоты, — вряд ли он прямо в воздухе напишет Гоше подходящую к ситуации речь. А надо срочно, так что придется самому напрячь извилины. Так, начинаем с обращения. Граждане? Не поймут юмора… Братья и сестры? Вроде рановато… Россияне? Пожалуй, сойдет, ведь надо подчеркнуть, что обращение идет ко всем. Ну вступление понятное — рука наймита вражеских сил вырвала из наших рядов… Блин, да кого же… Нет, не вырвала, а это самое — осиротила нацию. Или Россию? Подлый удар пришелся по лучшему, прям-таки по уму, чести и совести нашей эпохи! Но враги просчитались — есть кому поднять выпавшее из ослабевших рук знамя, есть! И над телом невинно убиенного старшего брата, великомученика земли русской, я клянусь…

«Все, в уме дальше не получается», — подумал я и велел срочно доставить из Аничкова дворца стенографистку.

Прочитав мое творение, Гоша сделал несколько полезных добавок. В частности, я забыл упомянуть о Мари, а следовало! Так что в речи появилось и упоминание о лежащей при смерти императрице. Надо будет, значит, печатать бюллетени о ее здоровье и вывешивать в общественных местах. Кстати, потом Гоша вставил кусок и обо мне. Мол, в этот тяжелый момент рядом с ним находится его верный соратник, всем известный генерал Найденов, князь Порт-Артурский, который железной рукой обуздает воспрянувшую вражью силу! Про ежовые рукавицы, малость подумав, решили не писать.

В два часа дня император Георгий Первый произнес речь с балкона Зимнего дворца. Говорил он хорошо, громко и с чувством, да и его вид — в авиационном полевом мундире, с кобурой на пузе — тоже внушал уважение. Над Россией явно вставала заря чего-то нового… Знать бы еще чего. Впрочем, через три часа ВИП-«ресвет» сядет прямо на Дворцовой площади, и будем общими усилиями разбираться в ситуации.

В подконтрольные нам газеты Гошина речь была отправлена заранее, и там уже начинали набирать экстренные выпуски.

Ближе к вечеру мы с Гошей наконец-то смогли в более или менее спокойной обстановке обсудить ситуацию. Уже были опрошены все присутствовавшие при последнем получасе жизни бывшего императора…

— Он, похоже, чувствовал, что ты где-то рядом, — поделился я сведениями со свежеобразовавшимся величеством. — В бреду звал тебя, а незадолго до кончины пришел в сознание. При свидетелях сказал, что вручает судьбу России тебе и что отменяет пункт о равнородности в законе о престолонаследии… Потом просил тебя позаботиться о его сыне — Аликс уже в положении. Так что по порталам зря не шастаем, чтобы была возможность его нашим врачам показать, к этой просьбе я намерен отнестись со всей серьезностью. Вот ведь как вышло… Жил он тут ничуть не лучше, чем у нас, зато хоть помер как человек, на посту, так сказать. И детей за собой не потянул…

— Надо озадачить Константина кампанией по увековечиванию памяти, — предложил Гоша. — Кого-нибудь поталантливее посадить написать книгу… О том, что на рубеже веков в России правил умный, мягкий, душевный и добрый человек. И как враги за это его сживали со света и сжили наконец. И как намек — что теперь на троне сидит тоже… умный. И в какой-то мере душевный, но помнящий о трагической судьбе своего брата… и деда, между прочим, тоже. Эх, брат! Как же это угораздило его в Зимний кинуться! Сидел бы в Аничковом, спасли бы, тем более что он заранее отрекаться начал. Вот ведь не повезло бедному Ники.

— Это как инстинкт, — объяснил я. — Раненый зверь стремится в свою берлогу, ну и у людей что-то такое есть.

— Думаешь, это англичане пытались ликвидировать маман? — вернулся к прозе жизни Гоша.

— Ну не японцы же! Они еще недоозверели до таких методов, а сыны туманного Альбиона, наоборот, других и не знают аж со времен Ивана Грозного. Тогда как раз похожая история произошла. Так что ламсдорфовского секретаря уже ищут, только, боюсь, как бы секретарский трупик не нашли. Кстати, а ты ищи себе нового министра иностранных дел, Ламсдорф-то ведь тоже того…

— А это не он случайно был тут главным?