«Пройдут месяцы, годы, — думают сидящие в машине люди, — растопит горячее солнце сугробы, побегут по полям и протоптанным войной лесным тропкам бурные веселые ручейки, наполнятся студеной водой окопы с разваленными краями, блиндажи и артиллерийские капониры. На брустверах оживет тогда свеженакопанная земля, и в разгаре весны, из-под кучи стреляных гильз, выскочит кустик ромашки, раскроет свой желтый глазок… И детишки из ближайшего пионерского лагеря наполнят карманы позеленевшими гильзами, нарвут цветов и прикрепят венок к пятиконечной звездочке, огороженной тесовым заборцем… А потом возьмутся за руки и, наполняя лес звонкими голосами, запоют песню, которую сложит неизвестный еще поэт… Может быть, это будет песня про порхающего на дороге чибиса или про красного снегиря, а может, про геройского солдата».
А сейчас поют солдаты, гудят гудки, призывно гудят!
Звуки несутся к расчищенному от туч ясному зеленоватому небу, где яркое полуденное солнце раскинуло над широкой землей свои радостные лучи, горячие, как человеческое сердце.
Машина въехала в просторный, обнесенный высоким забором двор.
Полковник с подстриженными над верхней губой усиками провел генералов в большую светлую комнату, где уже собрались вызванные Доватором военком Шубин, генерал Атланов, начальник политотдела Уваров, командиры полков Бойков и Осипов.
Поздоровавшись с ними, о чем-то переговорив со встретившимся знакомым генералом, Дмитриев прошел в другую комнату.
Доватор остался со своими командирами. По выражению их лиц Лев Михайлович понял, что они ожидали его с нетерпением, но расспрашивать сразу не решались.
В комнате стояла выжидательная тишина.
В углу около телефонных аппаратов сидел молоденький лейтенант, беспрерывно прижимавший к уху телефонную трубку. В то же время он приглаживал и без того аккуратно причесанные волосы.
— Что-нибудь расскажешь, Лев Михайлович, или нет? — подставляя Доватору стул и придвигая свой, спросил Шубин.
— Новости есть, Михаил Павлович, да еще какие! — задорно подмигнув командирам, ответил Доватор.
Генерал Атланов, позванивая шпорами, подошел к Шубину и стал рядом с его стулом. Подошли ближе Уваров и Бойков. Только подполковник Осипов, сутуля плечи, примостился на подоконнике и зло косился на лейтенанта, вежливо запретившего ему курить.
— Первая новость — это, конечно, гайки подкрутят, — проговорил Осипов мрачно, предполагая, что раз вызвало высокое начальство, значит, без нахлобучки не обойдется…
— А что, у тебя ослабли? — оборачиваясь к подполковнику, спросил Доватор.
— Мы это можем и без больших начальников сделать, — заметил Шубин.
— Да на себе я этого не чувствую. Но, как говорится, был бы гвоздик, а куда его вбить — место всегда найдется, — полушутливо, полусерьезно ответил Осипов.
— Ясней говори, ясней! — допытывался Доватор.
— Он у меня, знаете, кое-чем недоволен, — улыбаясь и стараясь не глядеть на Осипова, заметил Атланов.
— Чем именно? — спросил Шубин.
— Недоволен темпами наступления…
— Скажи пожалуйста! — пряча улыбку, сокрушенно покачал головой Шубин.
— Ему подавай большую рейдовую операцию, без задержки прямо до Берлина…
— Лихо! — улыбнулся Доватор.
— А что? В Берлин не в Берлин, а вот снова в Смоленщину, на широкий простор! Как бы я там развернулся! — Осипов соскочил с подоконника и увлеченно продолжал: — Каждую ночь мы спокойненько могли бы ликвидировать не меньше пяти гарнизонов, эшелоны — под откос, штабишки — на воздух, диверсии на большаках, глубокая разведка… Партизаны там большой опыт накопили! Вместе с ними действовать можно смело! Что, не правда? Скажите, товарищ бригадный комиссар.
— Согласен. А вы скажите об этом командующему, — предложил Шубин, — а мы поддержим.
— И скажу! — горячился Осипов. — Начинается новый этап войны.
— Очевидно, до командования дошли слухи о вашем стратегическом плане, поэтому и вызвали, посоветоваться хотят… — неожиданно ввернул гладко причесанный лейтенант, невзлюбивший Осипова за его, как ему казалось, вольное поведение в присутствии генералов.
На секунду наступила тишина.
Открылась дверь. Из комнаты вышел полковник и пропустил мимо себя немецкого офицера с черной повязкой на глазу. Вслед за ним вышел рослый смуглолицый человек. Это был один из знаменитых разведчиков фронта. Он отвел гитлеровца в противоположный угол комнаты и, кивнув своей крупной головой на стул, коротко бросил:
— Садитесь, курите.
Вынув из кармана пачку сигарет, он протянул их гитлеровскому офицеру. Сам же достал кисет и набил небольшую, короткую трубочку.
Присутствующие с любопытством рассматривали разведчика и его «подшефного».
— Из далеких краев птичка? — спросил Доватор.
— Господин Прайс, генеральский адъютант, — охотно ответил разведчик. — Мы с ним недавно немного «попутешествовали» вместе… И кажется, поладили, вот видите, покуриваем…