Читаем Генерал БО. Книга 1 полностью

Генерал БО. Книга 1

Опубликованный в 1929 роман о террористе Б. Савинкове "Генерал БО" переведён на немецкий, французский, испанский, английский, польский, литовский и латышский. Много лет спустя, когда Гуль жил в Америке, он переработал роман и выпустил его под названием "Азеф" (1959). «На первом месте в романе не Азеф, а Савинков… – писала в отзыве на эту книгу поэтесса Е. Таубер. – Пришёл новый человек, переставший быть человеком… Азеф – просто машина, идеально и расчётливо работающая в свою пользу… Более убийственной картины подпольного быта трудно придумать».

Роман Борисович Гуль

Биографии и Мемуары18+
<p><strong>Роман Гуль</strong></p><p>Генерал БО</p>„Глухо стукнет земля.Сомкнется желтая глинаИ не станет того господина,Который называл себя я".В. Ропшан.<p>ГЛАВА ПЕРВАЯ</p>1.

Весна была, как весна. Ручьистая, с сиренью и разорвавшимся небом. Перед бронзовым Коперником гимназия строилась в ротную колонну. И похожие на серебряных офицериков, гимназисты блестели пуговицами и лицами. Желтея кенареечным подбоем эполет, ровнял ряды, гвардии Волынского поручик Занков. К директору Перекатову пошел, взяв под козырек, хоть стоял директор в мешковатом мундире и спускающихся с заду синих штанах.

Вместе с командой, в весеннем воздухе махнул белой перчаткой поручик. За перчаткой капельмейстер взвил черную палочку. И майской грозой сорвалось серебро труб бравурной «Шумна Марица».

Ах, как весело, радостно в эту весну! Гимназисты заворачивают левым плечом, шлепая голубыми ручьями и лужами. Уяздовской аллеей перестроились во взводную колонну. Дают ногу, печатают шаг. Но катит коляска на яблочных рысаках. И поручик не жалеет связок в резонансе весны.

Отделенный командир подровнял отделение. Марширует прекрасно: — ему весело от весны и музыки. Кинув голову вправо, прижав руки по швам, смотрит на упитанного человека в красных отворотах, в треуголке с плюмажем и кричит начальнику края:

— Здравия желаем, ваше сиятельство!

Светлейший князь Имеретинский в коляске с директором Перекатовым смеется весеннему солнцу.

— Кто этот мальчик?

— Это, Савинков, сын мирового судьи.

Стройно идут гимназисты.

Начальник края улыбается им и весеннему солнцу.

2.

В третьем классе у Ивана Христофоровича Фиалковского стоит жутчайшая латинская тишина. Боря, стройный мальчик, смуглый, с румянцем, материнскою чернью глаз. Товарищи дразнят его «монголом», потому что Борины глаза разрезаны по монгольски — вкос!. Глазами вышел он в деда, генерала-казака Ярошенко.

Но Боря не смотрит в „De belle gallico*. Он разглядывает в окне перепрыгивающего иванца. Блеснув очками, Иван Христофорович вскрикивает:

— Савинков!

Боря залился кумачевым румянцем. Потупил голову, ковыряет в выщербленном сучке.

— А пожалте-ка к кафедре!

У кафедры Боря читает и переводит:

«Консул Фабий-Кунктатор, пришедши в Цизальпинскую Галлию и увидевши, что, он, который ведет войну с царями, имея при том четыре когорты нумидийских всадников…»

С сожалением смотрит на Борю Иван Христофорович.

— Это, друг мой, не перевод, перевоз! Нужно со смыслом, сочетать античную красоту с духом русским! Что же значит — кунктатор? Ведь не знаешь?

— Медлитель.

— Но хорошо ли сказать: — консул Фабий-Медлитель?

Очень смешное слово «кунктатор». Боря смеется. — Хорошо, по моему, Иван Христофорович.

— Это именно только по твоему! Да! Что же значит медлитель? Значит человек нерешительный, медленно делающий, а на русском языке есть тому чисто русское слово. Тряпка! Да! Говорят: — ах, какой же вы тряпка!

И, любя стиль Юлия Цезаря, Иван Христофорович переводит уж сам. Боря только повторяет, трясясь от беспричинного смеха.

«…консул Фабий, вставим, по прозвищу Тряпка, пришедши в Цизальпинскую Галлию и увидевши, что имея четыре когорты…» А что значит — когорта?

— Это военная часть.

— Но чему ж соответствует?

— Роте.

— В пехоте. У казаков же, к примеру, сотне. А так как римские всадники скорее всего могут быть сравнены с казаками, то переводить надо так: — «Консул Фабий по прозвищу Тряпка, пришедши в Цизальпинскую Галлию и увидевши, что имея четыре сотни нумидийских всадников…»

Старый сторож Далматыч трясет у учительской колоколом. Иван Христофорович, поставив 3 с минусом семеня ножками, выбегает из класса. А Боря, кричит из-за двери: — «Фиалка! Фиалка!» Но Иван Христофорович не слышит, лавируя меж сорвавшихся, серых гимназических драк.

3.

Глянец паркета еще не смят. В полупустом еще зале оркестр серебряных, гусарских труб тронул внезапно вальс «Восточные розы». В правом углу, дирижер, гимназист Кумачев приглашает дочь начальника края. И с угла начинают сильнее рассуживаться. За ними кружатся пары. Даже сам попечитель, старикан со звездой на груди танцует.

В синем море мундиров, белых перчаток, блестя щих проборов и Фиалка выкомаривает маленькими ножками с классной дамой. Уплывает мелькающая фигура. В море серпантина, света, мундиров, пуговиц, бантов, танцует Боря Савинков с Лидой Кидар-цевой вальс.

Софья Александровна незаметно следит за сыном, разговаривая с дамами. Он строен, чудесно вальсирует. Вот сейчас, смеясь, говорит что то Лиде. Раскраснелся. Каштановые волосы оттеняют румянец. Кружась, пролетают они мимо Софьи Александровны. У Лиды на лице красными буквами написано счастье. Но в гусарских трубах умирают «Восточные розы». Вальс кончен.

Сторожа Якова задергали.

— Яков, голубчик, принеси бутылочку.

— Вот ужо, как музыка заиграет.

— Ты уж, Яков — две.

— 40 копеек.

— Борька, Борька, скорее заметано! — Савинкова тащат Шпаковский и Жуков. В мундирах, перчатках, с распорядительскими розетками, муаровыми бантами, лезут на чердак пить коньяк с лимонадом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии