«Тронулся во главе дивизии и наш 2-й кирасирский полк. — писал Терион, — и тогда внезапно разразилась гроза, мы не успели даже расстегнуть наши плащи и укрыться ими, как приняли душ, какого я еще никогда на себе не испытывал… Когда 2-й эскадрон был на мосту, грянул гром такой силы, что люди мгновенно, как по команде, наклонили головы к шеям коней, ничего подобного такому грому я не слышал в моей жизни, и древние авгуры, вероятно, дали бы ему различные провозвешания, но солдаты Великой армии, веровавшие только грому орудий, думали лишь о том, как бы им просушиться после этого проклятого дождя. Однако когда 6-й эскадрон был на мосту, молния ударила в наш понтонный мост и явившиеся откуда-то небольшие камешки ударили по кирасам. Один из них попал в щеку некоему знаменщику Вандедрие, а лошадь знаменщика с испуга бросилась в реку, достигнув берега вплавь, из воды торчала только голова несчастного пловца и древко штандарта, притороченного к седлу. Вот при таких дурных предзнаменованиях, столь оправдавшихся впоследствии, перешел я Неман и вступил на русскую территорию!»
Через день, уже под Вильно, новое природное явление потрясло всех участников вторжения. Тот же автор вспоминает: «Поднявшийся северо-восточный ветер дул всю ночь, заливал нас дождем или, вернее, мокрым снегом. Завернувшись в плащи и сидя скорчившись, всадники не шевелились, оберегая под собой сухое и теплое местечко, а когда с рассветом прозвучало “на коней”, мы с трудом могли оседлать лошадей и сесть на них. Помню, что моя лошадь до того застыла, что не могла двигаться и шаталась, как пьяная; чтобы согреть ее и восстановить у нее правильное кровообращение, мне пришлось несколько раз провести ее в поводу перед фронтом. Дознано, что эта роковая ночь стоила французской армии жизни 10 тысяч лошадей, и так как лошади ценились дороже людей, то историки 1812 года не говорят о числе выбывших одновременно из строя людей, а между тем, приняв в расчет число заболевших людей, эта ночь вообще стоила нам целого сражения. Но что такое потеря в людях! Лошади стоили денег, а людей можно было легко получить новым декретом»4. Да, именно при Наполеоне выраженный в последней фразе подход к людям породил выражение «пушечное мясо».
Вообще, атмосфера дурных предзнаменований и предчувствий царила в лагере Наполеона в течение всего похода. Император якобы говорил потом: «В продолжение всей этой войны я постоянно испытывал над собою влияние какого-то злого рока, который, как бы нарочно, порождал обстоятельства, выходившие из круга расчета вероятностей, и лишал меня плодов наилучше обдуманных соображений»5.
Судя по планам и инструкциям, русское командование верно угадало направление главного удара Наполеона на Вильно — уже 6 июня Барклай разослал приказ, в котором говорилось, что император Александр получил известие, «что неприятель устремляет все свое ополчение на центр нашей 1-й Западной армии». Но при этом в Главной квартире ошиблись в оценке, как тогда говорили, «резвости» противника. При возникновении угрозы нападения на Вильно сразу же был приведен в действие упомянутый выше довоенный план с отступлением от литовской столицы. 14 июня Платов и Багратион получили секретный приказ № 316, согласно которому Платову поручалось действовать «во фланг и в тыл неприятеля», а 2-й армии поддерживать Платова. Когда же в Волковыск пришло известие о том, что Наполеон перешел границу и стремительно движется от Ковно к Вильно, Багратиону стало ясно, что приказ этот осуществить невозможно. Предполагаемый маневр Платова был красив только на карте — за два дня французы дошли до Вильно, а уже 16 июня 1-я Западная армия поспешно оставила город. В этой обстановке Платов, выйдя 17 июня из Гродно, уже не мог ударить, как предполагалось в данной ему диспозиции, во фланг и тыл неприятеля. Да если бы он и осуществил директиву командования и напал бы на основные силы вторжения, уже достигнувшие Вильно, то вряд ли смог бы задержать движение превосходящих сил Наполеона. Историки военный теоретик Карл Клаузевиц считал, что сама идея флангового наступления Багратиона и Платова на мощную армию вторжения изначально была ошибочна и неосуществима из-за того, что «фланговые операции в стратегическом отношении следует рассматривать как действительно эффективный фактор лишь в том случае, когда операционная линия имеет большое протяжение и неприятельская территория находится по обеим сторонам ее». При значительном превосходстве сил противника на короткой операционной линии фланговые удары требуют «больших сил, чем фронтальное сопротивление, и, следовательно, являются неподходящими для слабейшей стороны»6.