Генерал Алексеев

Но с точки зрения боевой готовности, вопросов организации, управления корпусом, дисциплины солдат и офицеров — многое требовалось улучшить, Части были «разбросаны» по Смоленской и соседним губерниям. Тогда как штаб корпуса и части 1-й пехотной дивизии сосредоточивалась в Смоленске (2-й, 3-й и 4-й пехотные полки, 13-й саперный батальон) и Рославле (1-й пехотный полк), полки другой дивизии — 36-й — были дислоцированы в Орле (141-й пехотный Можайский и 142-й пехотный Звенигородский) и в Брянске (143-й пехотный Дорогобужский и 144-й пехотный Каширский, а также 5-й тяжелый артиллерийский дивизион). 13-й мортирный артиллерийский дивизион стоял в Гжатске. Трудности разъездов по частям корпуса усугублялись отсутствием хороших дорог и связи. Но, несмотря на эти трудности, Алексеев стремился как можно чаще посещать места дислокации подчиненных ему частей, следить за их состоянием.

Вступление Алексеева в должность командира 13-го армейского корпуса и прибытие в Смоленск совпало с торжественной годовщиной победы в Отечественной войне. Отдельные подразделения от корпуса принимали участие в праздничном параде на Бородинском поле. И здесь произошел показательный инцидент, имевший для Алексеева далеко не однозначные последствия в его будущей карьере. Во время Высочайшего смотра из строя, в нарушение всех норм уставной дисциплины, вышел солдат 2-го Софийского полка с личным прошением к императору. По воспоминаниям генерала Борисова, «наши власти не сумели использовать доверчивое отношение солдата к Царю, как это сделал бы Наполеон, а отнеслись бездушно, формально обрисовали как признак упадка дисциплины в корпусе». Командира, как «ответственного за подчиненных», обвиняли в неумении обучать солдат элементарным правилам военной субординации, и ему был объявлен первый, и единственный за всю его служебную биографию, выговор^{20}. Справедливости ради нужно отметить, что Алексеев принял командование корпусом 12 июля 1912 г., накануне «бородинского эпизода», и, при всем своем желании, просто не успел бы «поднять дисциплину». Все разрешилось благополучно, солдат был оправдан и с полка уже в следующем, 1913 г., были сняты взыскания, связанные с «бородинским эпизодом», но интрига против генерала в высших военных «сферах» продолжалась.

Несмотря на надуманные обвинения в игнорировании «уставных порядков», Алексеев и на новой должности основное внимание уделял не разъяснению тонкостей «строевой подготовки», а, вполне в своем духе, считал главным тактическую практику, «боевую подготовку». Как отмечал позднее в своем дневнике военный переводчик и цензор М.К. Лемке, работавший во время войны в Ставке, в Могилеве, эти качества проявлялись у Алексеева еще во время службы в Киевском военном округе, в 1911 г. «В год смерти Столыпина Государю хотели показать маневры под Киевом. Командующий войсками Киевского военного округа Н.И. Иванов и бывший у него начальником штаба (1908—1912 гг.) Алексеев выбрали место в 40 верстах от города. Приехал Сухомлинов, основательно занялся вопросами о парадах и торжествах и потом поинтересовался все-таки районом маневров. Узнав, что это так далеко, военный министр возражал и предложил Иванову ограничиться наступлением на Киев, начав его с 5—6 верст. Иванов, поддержанный Алексеевым, тут же заявил министру: “Ваше Высокопревосходительство, пока я командую войсками округа, я не допущу спектаклей вместо маневров”. И сделано было по его настоянию и выработанной Алексеевым программе».

Столь ревностное отношение к боевой подготовке сохранял Михаил Васильевич и во время службы в Смоленске. «Как командир корпуса, — писал Лемке, — Алексеев вел себя также необычно; например, за два года командования корпусом он ни разу не пропустил мимо себя войск церемониальным маршем, боясь, что иначе на подготовку этой театральной стороны дела будет отрываться время боевого обучения. Приезжая в полки, Алексеев никогда не прерывал текущих занятий и смотрел то, что делалось до него по имевшемуся в полку расписанию занятий».

По воспоминаниям Кирилина, Алексеев «постоянно присутствовал при всех полевых занятиях, причем всегда и везде требовал проявления личной инициативы от начальников, до взводного командира включительно, никогда не высказывал своего неудовольствия при неудачном проявлении личной инициативы, а только, подробно указав на эти недостатки, говорил: “раз — плохо, другой раз — лучше, а там пойдет хорошо, надо только будет постоянно работать в этом направлении”». Особое внимание генерал уделял тактике решительных действий, введению в «дело» всех сил подразделения при минимальных резервах.