– Лесков, – как будто даже удивился Танькиному невежеству Денис. – Рассказ «Зверь». Главы восьмая, девятая и одиннадцатая.
– А начало где? А конец?
– Ну, это я не знаю, – Денис слегка растерялся. – Это, типа, кому-то другому дали.
– А почему десятая глава пропущена?
– Так ведь... это... Ну что ты прицепилась? Мне, типа, дали вот эти три главы, я, типа, и выучил.
– Так ведь не понятно ни бельмеса. Ты целиком рассказ читал?
Денис замялся.
– Нууу... конечно... да. Читал. Целиком. Но не весь. А только, типа, вот эти три.
– Глупость какая-то. Выучил бы тогда хоть начало... или конец.
– Не, погоди. Но я ж не виноват. Это так, типа, придумано. В этом же весь и смысл.
– В чем это?
– Ну прикинь. Где-то в России есть еще два человека, которые, типа, знают начало и конец.
– И десятую главу.
– И десятую главу, – растерянно подтвердил Денис.
– И что?
– Да как что?! – удивился Денис. – И вот только мы, и больше никто, типа, имеем, ну как будто три части этого... шифра к одной дверце. И для этого, чтоб ее открыть, нам нужно собраться, понимаешь? Втроем!
– Понимаю. И сообразить на троих.
– Да не, не то, – расстроился Денис. – Я так понимаю, в этом и есть идея ГЕНАЦИДа.
– Чего идея?
– Да идеи этой национальной!
– А-а.
– То есть народ, типа, объединяется вот этими знаниями через пространство. Например, если мы втроем соберемся, то мы, типа, сможем целый рассказ понять.
– Гм-м-м, – призадумалась Танька, но тут же стряхнула с себя оцепенение. – Очень трогательно. Ладно, Денис. Давай, иди, учи, что там у тебя еще. Мне вон работать, типа, надо.
И Танька начала демонстративно перекладывать какие-то коробки с места на место. Денис рассеянно попрощался и вышел.
Свои книжки Танька еще не трогала. Память у нее была никудышная, и она с трудом представляла, как можно запомнить что-либо длиннее почтового адреса или продуктового ценника. Однако, выслушав невнятное бормотание Дениса, который явно не семи пядей во лбу, Танька почувствовала некоторое успокоение. «Он смог, и я смогу», – подумала она. В этот самый момент на пороге возник Гришка-плотник. Он не принадлежал к числу верных Танькиных ухажеров, так как понимал, что ни по возрасту, ни по социальному статусу не подходит на роль романтического влюбленного, но кое-какой интерес все же проявлял. Танька посмотрела на Гришку и вопросительно вскинула голову:
– Ну?
Гришка стал сконфуженно пожимать плечами, словно исполняя какой-то экзотический танец и наконец выдавил:
– Ну дык, ёптить! Пыхоходом и хрен, мля, с утра не побрезгует.
– Сигарет, что ли? – попыталась уловить смысл за таинственным словом «пыхоход» Танька.
Гришка отрицательно помотал головой. А потом спросил, виновато оскалившись:
– Не в закавыку будя кой-какое стихоблудство проценить?
Танька удивленно подняла брови:
– Стихи, что ли? – И, усмехнувшись, добавила: – Ну давай проценим.
Гришка сморкнулся в рукав и торжественно объявил:
– БОЕН-КР!
Привыкшая к нечеловеческому лексикону Гришки, Танька тем не менее переспросила:
– Чего?
– Боен-кр, – с нажимом повторил Гришка.
– Ну, Боен-кр, так Боен-кр, – махнула рукой Танька. – Авось дальше легче будет. Давай.
И Гришка залаял:
Танька выдержала небольшую паузу, но, поняв, что, видимо, это всё, хмуро спросила:
– Твои, что ли?
Гришка раздраженно замычал что-то неразборчивое, затем достал из-за пазухи потрепанную книжицу и начал тыкать пальцем в обложку.
Танька взяла книжку и прочитала имя на обложке: «Крученых». Затем, все еще сомневаясь, открыла заложенную страницу, полистала взад-вперед и, вернув книгу, сказала:
– М-да. Ну и поэт. Хрен поймешь. А ты, видать, когда нормальные стихи давали, последним в очереди стоял.
Гришка обиженно вырвал книжку из Танькиных рук, запихал ее за пазуху и вышел из магазина. Потом вернулся и вдруг произнес четко, как иностранец, выучивший свою первую фразу на чужом языке:
– Нормальные стихи.
Танька была так потрясена этой простой комбинацией из двух внятных русских слов, что даже не нашлась, что ответить Гришке, тем более его уже и след простыл.
Впрочем, долго горевать в одиночестве ей не пришлось. Народ повалил валом.