В момент её тело стало неподъёмно тяжелым, а движения резкими и грубыми. Раз за разом она приподнималась, едва позволяя головке покинуть её лоно, а после, дугой выгибаясь, опускалась. С глаз её текли слезы, соки её сочились из половых губ, и никто и ничто не могли помешать той получить свою законную порцию удовольствия.
Тем временем паника на лице сидевшего рядом с нами темного, принявшего облик Эроса, только нарастала, и вскоре со звуками выстрелов до меня наконец докатилась причина его волнений.
И вот, кульминация под мощный взрыв и тряску, наверняка унесшую множество жизней. Она, не в силах продолжать, буквально вдавливает своим задом меня в шелка, отчего и я спускаю всё той внутрь. Наши тяжелые вздохи сливаются в одно наполненное непониманием чувство неудовлетворенности. Там снизу гибли люди, а мы здесь, как ни в чем не бывало, наслаждались друг другом. Безумие. Любой другой уже, в спешке бросив дела, поспешил бы разбираться в происходящем в его доме. Но только не Ба.
Всё так же находясь сверху, та, обернувшись ко мне задом, буквально села мне на грудь. Головкой влажного члена, не успевшего позабыть то жаркое чувство от посещения её лона, я ощущал прохладу дыхания Ба, исходившего из её губ. Кажется, та сомневалась в необходимости своего вмешательства, ожидая самопроизвольного возвышения Михаила младшего, но, увы, мне было давно уже не восемнадцать.
В распахнувшиеся двери её зала вбежала замыленная подчиненная. Гомункул, отчего-то показавшийся мне столь знакомым, удивленно глянул на меня, а после в спешке отчитался.
— Госпожа, саботаж! Кто-то нарушил печать призыва, а также выдал нашим гостям все секреты! Они требуют Вашей смерти и прорываются к верхним этажам! Скорее, Вам нужно бежать! — Тон и манера речи. Это была точно не Хэйя.
— Всё-таки твоим друзьям удалось проникнуть куда дальше, чем я планировала, малыш. — Выпрямившись на мне, угрожающе произнесла Ба, обхватив своей стальной хваткой мой член.
Разумеется, она знала всё с самого начала, и теперь, когда боги начали действовать, я остался один на один с разъярённым зверем. Внутри всё сжалось, и единственное, чего мне сейчас хотелось — это сбросить с себя эту неподъёмную тушу, да вот только это было невозможно. Даже при помощи сил темного мы не смогли бы и с места ту сдвинуть.
— Мы проиграли, а значит, я могу делать всё, чего только пожелаю. — Повернувшись ко мне и одарив змеиной улыбкой, прошипела Ба, демонстрируя такой же змеиный язык. — Я впервые за тысячелетия испытала нечто подобное, Михаил, и губить тебя, тем самым не оставив своим божественным потомкам такое сокровище, я не намерена. — Верткий тонкий язычок, огибая ствол, закручиваясь, двинулся к моим яйцам, а после прижав их, направился прямо к заднему проходу.
— А вот этого делать не надо! — пытаясь руками защитись своё целомудрие, веселя богиню, затрепался я, и та отступила, остановившись лишь на глубоком минете, от которого у меня аж глаза из орбит повыскакивали.
— Госпожа… — непонимающе простонала гомункул.
— Давно хотела попробовать, да только статус не позволял, а сейчас, когда меня в ближайшее время отправят на перерождение, это всё не имеет никакого смысла. Если у тебя всё, то можешь спасать собственную жизнь, или присоединиться к нам, думаю, тебе понравится. — Произнеся реплику освободившимся ртом, богиня, удовлетворенная моим вновь готовым к работе членом, быстро вернулась к прежней позиции.
— Почему Вы так спокойны? Ваша империя рушится на глазах, когда Вы развлекаетесь! А как же господство, высшая цель? — Глядя на резко сдавшуюся императрицу, всё так же жалобно простонала девушка. — Для чего тогда мы пришли на этот свет?
— О, боги, почему даже в такой прекрасный момент я постоянно кому-то и что-то должна доказывать и объяснять? Все ведь и так предельно очевидно! Где есть свет, должна быть и тьма, это баланс. Когда вторая великая игра закончилась, мир смертных замер на пороге великой беды, способной уничтожить весь мир. Если бы не скрытая угроза, возникшая из неоткуда и не объединившая против себя добрую половину небесных пантеонов, вполне возможно, планета была бы уничтожена, и вместо тех, кем можно править, на тысячелетия остались бы лишь обгоревшие головешки черепов.