Гемоглобов

С той поры Палермо стало казаться, что он поймал время на удочку. Устроил времени настоящий ад… Он был вынужден сделать это – последние месяцы кряду чувствовал, как время, точно силы, покидает его. С какой-то зловещей, необъяснимой настойчивостью и последовательностью. Взамен – эрзац-время. Попкорновое время! Время на пустые, нередко гнусные дела, пустые, бестолковые разговоры, от которых ломит лоб, горит в горле, как при ангине. Эти разговоры, как правило, до добра не доводили – заводили на обиженные пустыри, озлобившиеся заулки сознания. Да, большинству юных свойственен болезненный максимализм, нестерпимое, неутолимое желание всех и вся. Но не до такой же степени, до какой доходил в сердце и мыслях Палермо… Он был вынужден обуздать время. Но лишь после того, как окончательно понял: у него его просто нет. Времени – больше нет!

А в это время так не хватало его – настоящего, плотного времени!..

Палермо вовсю трудился над сайтом «Поколение экзи», в котором хотел рассказать все, что знал о самом себе и своих друзьях. Рассказать, разумеется, не друзьям и не близким, а далеким, живущим, возможно, в совершенно ином времени и реальности. Потомкам или предкам. С некоторых пор Палермо верил, что интернет, раз возникнув, не исчезнет никогда; вопреки всем известным законам физики он способен распространяться в любом произвольном направлении. В пространстве и времени, мыслях и чувствах, реальных стихиях и воображении, раю и аду… Откуда возникла такая дикая, как назвал ее Кондрат, идея? А фиг его знает. Однажды пришла ему в голову, засела, – и Палермо сразу, не подвергая сомнениям, принял эту идею. Как аксиому. Будто и не им порожденную.

Он трудился не покладая рук… Ложь! Все, абсолютно все валилось из рук. Работа над сайтом шла наперекосяк. Сайт – насмарку! Но Палермо не желал сдаваться. Поначалу, как кот, пытался замурлыкать действительность, поймать в молодые, цепкие когти сознания не мелочь пузатую, а ключевые фишки-мышки сегодняшних дней. По кирпичикам собирал сайт из экзистенций пацанов и девчонок, предков-родителей, учителей, соседей, старых знакомых – всех, кого знал давно и почти как себя. Из их характеров и судеб сложил что-то вроде фундамента «Поколения экзи». Затем переключил свою память на, казалось бы, совершенно случайных людей, с которыми жизнь пересекла лишь однажды и больше не строила планов на повторение встреч… Как большой удаче теперь радовался любому мелкому эпизоду. Делал ставку на малое. На один лишь рваный билетик в троллейбусе, на один долгий взгляд в очереди за молоком, на одну затяжку сигареты, на один матюк, на одну единственную радость, случайно украденную в глазах незнакомой девушки, улыбающейся не ему, Палермо, а какому-то парню, который поцеловал ее и ушел, может быть, навсегда…

Из экзистенций, как из глины, соломы и навоза, яичных желтков и крови, Палермо строил глинобитный портрет «Поколения экзи». Решив отвести ему в Сети многостраничный альбом-сайт. Вдохновляясь грандиозностью замысла… Как бы не так! В животе подташнивало, голова кружилась; мысли, едва-едва просеянные сквозь сито сознания, подлое время немедленно смывало, словно рисунок на песке. Отлив времени уносил Палермо в непроглядную даль, на необитаемый остров… Хрен, если б необитаемый! Повсюду тусовались табуны таких же, как он, пустотелых, пустоголовых пацанов и девиц. В барах, кафешках, танцевальной «Клетке» в старом городском парке, по пятницам и выходным принимавшей добровольных узников. Никого не трогали ни тощие кошельки родителей, ни подорожавшие «маршрутки», ни сумасшедшие цены на сало и прочую жрачку, ни беспредел таких же, как они, подростков, ни сотни смертей заложников и шахтеров, ни назойливые призывы посадить всех бандитов и обустроить страну… Теленовостям и политрекламе они предпочитали «Linkin Park», «Ramshtein» и анекдоты Трахтенберга. Из агитационных листовок, которые, случалось, попадали им в руки, они, ни чуть не смущаясь, скручивали папироски для драпа.

Пили, обкуривались, сношались – трахались прямо на сыром замшелом столе, что в их дворе среди яблоневых и грушевых соглядатаев. А потом, сгрудившись вокруг того же стола, под неумолчный плач деревьев поминали кого-нибудь из своих – допившегося, обкурившегося или продырявленного стальным прутом. Такими же, как они, только с другого двора. Вместе летели к запредельной черте, казалось, с одинаковой, неуемной поспешностью. Но доходили одиночки. И больше не возвращались, приняв из рук смерти ключи от своего ада…

Палермо, правда, особой активностью не отличался. Зачинщиком в их компании никогда не был, спал с одной единственной, пусть и намного старше его, женщиной. Даже драп любил не очень… Нельзя сказать и обратное, что во всех их вылазках и сборищах он участвовал исключительно по принуждению. Скорее, из соображений мальчишеской солидарности, из-за прямо-таки болезненной потребности быть причастным к общему делу. К их, пацанскому, делу… А может, просто боялся остаться один.