Гэм

Гэм опять не спросила, что это за дело, только обронила:

— Если дело одно-единственное, то уж наверняка очень важное.

— Да, очень важное… и выгодное.

— Тогда речь, вероятно, о каком-то изобретении…

— Не совсем так. Вопрос, скорее, военного характера.

— Любопытно. Но, должно быть, и опасно.

— Да, в самом деле опасно.

Гэм легонько улыбнулась. Она знала, что теперь достаточно лишь продолжить расспросы. Но ей хотелось совсем другого — предостеречь мексиканца. Когда в комнату как бы невзначай забрел Лавалетт, она окликнула его.

— Наш друг так неосмотрителен. — Алые губы улыбались. — У него, оказывается, есть важные секреты…

Однако же Лавалетт не выказал ни малейшего удивления. Поднес ее руку к губам и по-приятельски сказал мексиканцу:

— Умейте молчать. О секретах даже думать не стоит, ведь можно ненароком проговориться. А вы прекрасно знаете, — Лавалетт доверительно кивнул, — что как раз в женском обществе такое случается с легкостью… Хорошо, что я пришел вовремя и смог вас предупредить. Ступайте-ка лучше к игрокам… Там не так опасно и… — он насмешливо посмотрел Гэм прямо в глаза, — вообще все намного проще…

По жилам Гэм пробежал огонь. Лавалетт разгадал и разоблачил ее намерение. Сам спокойно сделал то, что хотела сделать она: предостерег мексиканца. Он обезоружил ее, и продолжать игру теперь просто смешно. Гэм была побеждена и оттого чувствовала, что теперь просто обязана выполнить его поручение. В ней бушевал ураган, и она не понимала, откуда этот ураган вдруг явился. А в следующую минуту она уже улыбнулась мексиканцу и, витая мыслями в дальнем далеке, но все же сосредоточившись на деле, разыграла перед ним столь блистательно-виртуозную комедию, что сама нет-нет да и спрашивала себя: я ли все это говорю, я ли все это делаю?.. Она видела себя как бы со стороны, глазами этакого наставника, который застиг своего ученика врасплох и поверг в изумление, — все происходило само собой, по наитию, и было волшебством, и впервые в жизни она это чувствовала, а сама оставалась совершенно холодна; словно комедиантка, она наполняла теплом и настроением чужую маску.

Мексиканец совершенно растерялся от счастья, которое посчитал собственной заслугой. И чтобы не остаться в долгу, все более прозрачно намекал на свои дела, а когда Гэм сделала вид, что ей все это непонятно, с важным видом придвинулся ближе и объяснил подробности. Довольный произведенным эффектом и в полной уверенности, что ничего не выдал, так как, по его мнению, лишь специалист мог что-то уразуметь в означенных скудных данных, он откинулся назад, упиваясь собственной важностью.

Гэм, однако, быстро утомилась и стала рассеянна. Из соседних комнат вернулись игроки, все начали прощаться.

Лавалетт отдал тамилу несколько распоряжений, потом обратился к Гэм:

— Простите меня… Я должен еще кое-что записать… А вы, наверное, устали и хотите отдохнуть… Надеюсь, завтра утром увижу вас свежей и бодрой…

Тамил вытирал пыль и, полируя мебель, временами поглядывал на Гэм. Она сидела в глубокой задумчивости. Юноша осторожно скользил по комнате. В сумеречном свете его гротескно изломанная тень бежала по стенам, то вырастая до огромных размеров, то вдруг сжимаясь. Игра теней привлекла внимание Гэм — она, не двигаясь, следила взглядом за призрачным спектаклем. Тамил остановился, печально посмотрел на нее.

Наконец она заметила и его, жестом подозвала к себе, провела ладонью по гладким волосам. Как же она устала, ведь совершенно выбилась из сил и в то же время полна какого-то диковинного жертвенного томления.

— Ну что ж, пора спать, в самом деле пора…

Она поднялась по лестнице в комнаты Лавалетта. Каждый шаг давался с трудом, точно она взбиралась на кручу. Перила — как мост, причудливо изогнутый, ведущий в неизвестность. Дверные ручки в коридоре пугали звериными гримасами и одновременно ластились. Тьма наползала на них, растекалась струистым потоком. И вот осталась одна-единственная дверь, которую нужно было открыть. Как часто нужно открывать двери, входить и выходить… как это тяжко…

Лавалетт записывал в узкой тетради какие-то цифры. Гэм едва держалась на ногах. Она не знала, откуда берется эта текучая, цепенящая слабость, эта жажда обрести опору. Помолчав, она сказала:

— Речь идет о планах заградительных сооружений в Гонконге и о новой базе подводного минирования для Гибралтара.

— Вам удалось узнать, сколько предлагают англичане?

Она назвала сумму.

Лавалетт тотчас схватился за телефон, продиктовал срочную цифровую телеграмму. Потом положил трубку, сказал:

— Благодарю вас. Вы узнали все необходимое, — и потянулся было к своим бумагам.

Гэм поспешно шагнула вперед и вскинула руки. Лавалетт встал.

— Сегодня случилось вот так… Не волнуйтесь, не надо… Сегодня вот так, а уже завтра вы опять замыслите предательство… Это всегда причудливо переплетается. Да, наверное, так и должно быть… иначе… — Он на мгновение нахмурил брови, потом тряхнул головой и обнял ее за плечи.