Гелий-3

— Но не таких ос. Поверь мне. Пользуйся наличными, никому не звони, не проверяй почту, и лучше всего не активируй омник. Потеряй его в поезде или метро и сразу же выйди. Купи себе мини-омнифон и предоплаченную карту на черном рынке. Не оставляй никаких следов. Носи маску, пока продолжается паника, потом шапку с козырьком или капюшон. Одевайся не так, как обычно, — другой стиль, другие цвета, но ничего кричащего. И прежде всего — никому не доверяй. Никому.

— Я должен жить, как ты?

Механик медленно покачал головой.

— Не сумеешь. То, что я тебе рассказываю, — детский сад. Исчезни месяца на два — может, останешься жив.

Зап. 5

Норберт не привлекал к себе ничьего внимания, делая то же, что и остальные. Он понятия не имел, кому из столпившихся в раздевалке официантов известно, кто он такой, кто во все посвящен, а кому наплевать.

Он знал только одно — что ему страшно, что в его желудке растворяется таинственная капсула, и сложные многокольцевые органические соединения постепенно что-то проделывают с его мозгом.

Когда они поспешно вошли сюда, почти не разговаривая друг с другом, Робсон незаметно показал ему шкафчик Тарика.

Достав карточку-бейдж, он активировал замок и ввел простой код 3302 — скорее всего, дата рождения задом наперед или что-то в этом роде. Это был не сейф, просто шкафчик для одежды из серого ламината — как в армии, тюрьме или на фабрике.

Открыв дверцы, он машинально вздрогнул, увидев в зеркале чужое лицо. Он ничего не узнавал и не мог понять, что тому виной — глаза, щетина, иная форма носа или рта. Речь вообще не шла о деталях, лишь об отсутствии подсознательного узнавания себя. В зеркале отражалось чужое лицо незнакомого человека.

Кожу на лице стягивало, словно под слоем застывающего гипса, но на нем не было ничего, что могло бы отклеиться, размазаться или отвалиться. Анета хорошо знала свое дело и утверждала, что грим останется на месте, даже если он будет обливаться потом.

Он целый час просидел в кресле с закрытыми глазами, чувствуя скользящее по щекам влажное дуновение из ее жужжащего аппарата, похожего на толстую шариковую ручку. Он ощущал ее пахнущее соленым манго дыхание, когда она наклонялась к нему, мягкими движениями накладывая слои полимера там, где чего-то должно было быть больше, и очередные поглощающие свет текстуры там, где следовало создать оптическую иллюзию более впалого, нежели в действительности, фрагмента лица. Вся эта ситуация могла бы выглядеть даже слегка эротичной, если бы Норберт не превратился в перепуганный клубок нервов. В перерыве она позволила ему открыть глаза, и он испугался еще больше, увидев в зеркале покрытую синим пятнистым узором маску, словно из театра кабуки. Анета сидела, склонившись перед его лицом; один ее глаз закрывал дисплей, а возле его головы маячила большая голограмма того, кем он должен был стать.

— Тс-с-с… — проговорила она, приложив палец к губам Норберта, а потом сменила резервуар своего аэрографа и нанесла очередной слой, водя пальцами по всему лицу, словно лакируя кузов машины.

А потом она снова позволила ему взглянуть в остолбеневшее, вытянутое лицо незнакомого человека. Ничего не было видно даже вблизи — ни малейших следов грима.

Тарик.

Его звали Тарик Корчик.

х х х

Они переодевались молча, лишь иногда обмениваясь ехидными замечаниями, но кто-то тут же начинал орать командирским тоном: «Четыре минуты! Быстрее, курва!», хлопали дверцы шкафчиков.

В каждом шкафчике имелся пластиковый лоток как в аэропорту, куда следовало сложить все личные вещи. Норберт не взял с собой почти ничего — платежный чип с одним килоевро, киберетку, пластырь от головной боли и одноразовый смартфон, дешевый «таофэн» с карточкой, которую он отложил отдельно.

Подсобка «Императорской пагоды», в отличие от главного зала, не выглядела как подсвеченный дворец из хрусталя и яшмы, но и отталкивающего впечатления тоже не производила — гладкие, покрытые плиткой стены, хромированная сталь поручней и дверей, гладкий бамбуковый ламинат и асептический свет потолочных панелей. К лифту они шли, словно группа статистов из фильма про кун-фу, все в черных брюках и сюртуках, контрастировавших с белизной манжет и носков. Волосы немногочисленных женщин были собраны в одинаковые конские хвосты.

Все началось в лифте.

Он стоял, весь дрожа и вцепившись потными руками в шедший вдоль стены никелированный поручень, когда лифт выстрелил к вершине Ляонин-тауэр, словно выпущенный из электромагнитной катапульты спутник. С таким чувством, будто его трясущиеся внутренности расплющиваются о тазовые кости, он уставился в большое зеркало, в котором отражалась группа незнакомых людей, не в силах даже найти себя самого, будто смотрел на чужую фотографию.