Гель-Грин, центр земли

Когда Янус приехал домой — поздно вечером, на большой черной машине, — оставил её внизу, на берегу; всё равно к Черной скале никто не ходил; говорили, что там живет сумасшедший или того хуже — его призрак; радио всю дорогу бормотало о плохой погоде: «сидите дома, будет шторм»; ветер рванул плащ, будто сам мерз; «отдай, отдай» — ледяными пальцами; и в лицо пахнуло сыростью, такой глубокой, будто где-то рядом была Мариинская впадина, шла ко дну Атлантида; Янус вытер лицо носовым платком от соленых капель. Но окатило снова, и понял, что бесполезно; зима; набрал из багажника пакетов с покупками — всякие мелочи, нужные женщинам, изящным во вкусе и тонким в талии; и цветы — хорошо, что завернул в целлофан. Потом начались ступеньки; слизистые; просто лестница в Мордор; потом он поднял глаза и увидел, что в доме темно, словно никто его не ждет. И стало Янусу страшно-престрашно; он вглядывался наверх, на дом из стекла, хотя смотреть надо было под ноги — там только что миноги за ноги не кусали; и увидел наконец, сердце чуть не лопнуло от радости, что свет есть — слабый-слабый, мерцающий, словно не в дом, где люди живут с душой и красивыми вещами; а море светится изнутри от разноцветных рыб и существ…

— Дагни? — с облегчением закрыл дверь, отрезал себя от этой вечной сырости. От него самого тянуло водой — будто спасал кого-то, а тот всё равно утонул. Но никто не отвечал. Янус сложил покупки в угол, на темный стеклянный столик с черной икебаной под зеркалом; их было около десяти здесь — зеркал; тонких, прозрачных, словно не из серебра и стекла, а воды — текучей и стоячей; у каждого своя история; они отражались друг в друге, создавая огромный сказочный коридор; стеклянную залу без вида на море — а только вошедший и потерявшийся человек.

— Дагни? — снова повторил Янус и, не раздеваясь, в плаще и перчатках, двинулся по дому. Дом слегка звенел, словно море в эту пасмурную ночь решило расшатать Черную скалу, вырвать, как зуб; соленая вода разбивалась о стены и стекала медленно-медленно, будто хотела получше рассмотреть, что внутри.

— Дагни? — в третий раз повторил Янус и, наконец, увидел её — в гостиной был накрыт стол: белая скатерть до пола, цветы по складкам; мерцает, подмигивает хрусталь; цветы и на столе; серебро и фарфор; запахи ему напомнили юность, когда он учился в консерватории в огромном городе, тоже на берегу моря, только желтого, южного; и рядом с его домом, в подвале старинного кирпичного дома, находилось китайское кафе; с самого утра там начинали готовить соус для мяса — кисло-сладкий, из овощей, сои и сахара; он просыпался, слышал этот запах и мечтал о том, как станет богатым и всевластным; он вспомнил мечты и голод…

— Дагни, — она сидела за столом, к нему спиной, и пила по глоточку из узкого, как её рука, бокала желтое, как южное море, шампанское; волосы цвета осенней листвы текли по спине, в темноту, будто ей не было ни конца, ни начала — фея лесов; на голос она медленно обернулась — и он не узнал её, в белом платье; Ледяную деву.

— Янус, — сказала она, дождалась, пока он её узнает, и совсем нежно: — Здравствуй, милый, как тебе наш сюрприз? прощальный ужин при свечах…

Но Янус не узнавал её. Девушка стала выше, и этот белый бархат; ни блеска, ни прозрачности, ни луны; на волосах жемчужная сетка. Он стоял и смотрел, не моргая и не шевелясь, и теперь Дагни стало страшно-престрашно.

— Янус, — повторила она и дотронулась до него, зашелестел рукав, средневековый, спадающий до пола, — Янус, это я, твоя Дагни…

— О боже, — мужчина очнулся и провел по лицу мокрой и соленой перчаткой, — прости меня, Дагни; просто я не узнал тебя, как какой-нибудь шекспировский герой — свою жену, о боже… Что это за платье?

— Ты… ты не узнал? — Дагни растерялась. — Это то, из белого бархата; ты еще говорил, что его нужно надевать в темные ночи, как эта… Я была в нём, когда мы встретились…

Янус понял, что ведет себя просто ужасно; пробормотал: «я сейчас» — и умчался в прихожую за цветами. В прихожей же по-прежнему было тихо и темно, целлофан запотел; цветы поникли; «черт», — расстроился Янус, но Дагни они понравились.

— О, Янус, розы, — красные, как сердце, рубин и огонь; все оттенки красного; в наступившей за стеклом зиме; и поставила в одну из белых ваз на столе. Янус переоделся в темной комнате, не зажигая света, по привычке, по памяти, сто раз перед концертом: фрак и красная бабочка; взял Дагни за тонкие пальцы и подвел к столу…