Гель-Грин, центр земли

— Эй, Арвен; Снежная Королева! — это Ержи, художник; огромный и лохматый, как плюшевый медведь; подарить ребенку — огромной величины, пусть играется, а ребенку одиноко: родителям некогда, — садись к нам, — она ему нравилась, как загадки — семеро под лавкой, десять котят, хрустальный лес; официантка принесла стулья — высокая прямая спинка из темного дерева, красный обив; они сели, Патрик всё крутил головой, — как дела, Королева? Видел вас с Марьяной в порту с модельками; им два глясе — что значит «не услышала»?! а что за парень?

Патрик покраснел, посмотрел на Арвен; та покраснела.

— Не возлюбленный.

— Жаль. Парень, если завалишь её, сообщи; у меня с соседним столиком спор — способна ли она жить; на двадцать галеонов.

— Меня зовут Патрик, и, по-моему, вы её оскорбили…

— Вот это да, — Ержи наклонился поближе сквозь другие лица — рассмотреть, какого цвета губы, глаза, — ты кто такой? не художник, я знаю…

— Я «бундок».

— Кто?

— Святые. Вы не знаете таких святых? святые из Бундока; организация для молодых католиков; мы помогаем в приходе и патрулируем улицы, чтобы никто не обижал стариков, детей, животных; ну и иногда деремся с идеологическими врагами, — Патрик засмеялся формулировке. Тут принесли кофе и еще торт — у кого-то за столиком Ержи были именины; загасили свет, зажгли свечи, спели «с днем рождения тебя» на мотив Марсельезы и вновь зажгли, зажили.

— А, случайно, не вы тогда… — и Ержи замолчал, впервые в истории «Красной Мельни»; рядом спорили о выставке, кто кого купил, а между мужчинами и девушкой была тишина, вселенская такая, как перед сном; потом Патрик отпил кофе, и ему понравилось, заговорили об этом, Арвен пошла в туалет, и Ержи спросил: «а кого убили тогда — вашего или их?» «моего брата», — ответил Патрик; и Ержи поехал домой, не стал пить по обыкновению, мастерская на набережной; и всю ночь смотрел в окна: на мерцающее море, на старый каменный маяк, неработающий; и потом рисовал: утром, медленно, углем, как парень сидит у кирпичной стены, держит неловко хрупкую чашечку и думает о любви; а над головой — Тулуз-Лотрек; и нимб…

— А у вас здесь танцуют? — спросил Патрик; мимо пронеслась девушка-официантка — словно корабль на разду-тых парусах — в соседний зал: там смеялись, требовали пива, играли на губной гармошке; «комиксисты празднуют выход чей-то книжки», — сообщил узколицый художник; подсел, снова встал и ушел; люди-привидения; раздался звон разбитого, и Патрик спросил про танцы.

— По субботам и воскресеньям, — сказала она, — приходят парень с Бундока с гитарой, девушка из консерватории со скрипкой и старый портовик с волынкой — и очень славно играют, словно в Ирландию попал, на острова, где только на гэлике говорят…

— А ты танцуешь? Подожди, не отвечай — я знаю, — по субботам и воскресеньям, — Арвен засмеялась, и мир побежал, закружился вокруг, будто кружит в детстве вокруг себя кто-то сильный; «ну её, эту вашу «Красную Мельню», пошли со мной в настоящий кабак»; она подхватила куртку; Ержи куда-то исчез; на улице было небо огромной черноты и сыро от северного ветра; они шли по городу, рассказывали истории из жизни: на кого как торт упал или пицца, кто как тонул и как жили друг без друга; а потом остановились под оранжевым фонарем, побледнели, и он наклонился и поцеловал её — крепко и влажно, отпустил и сказал быстро: «пришли».

— Что это?

— «Синяя сельдь»; здесь подают только ром и пиво и селедку во всех видах; и еще танцуют, эх, славно, — там был прокопченный балочный потолок и куча молодых портовиков; матросов, играющих в кости и карты; посуда из глины и много-много табачного дыма. — Не бойся, — крикнул Патрик сквозь гвалт, — мы с Шоном здесь с шести лет постоянные посетители, у нас отец в море ходил; не боишься?

— Не знаю, — тоже прокричала она; никто на них не оглянулся, как в «Красной Мельне»; Патрик продрался к стойке и заказал бородачу за ней два темных пива; взяли и пошли во второй зал, где никто не сидел, столиков не было, пол был в опилках и все танцевали; Арвен тут же сшибли, пиво пролилось на свитер; «ах ты, мудак!» — проревел Патрик и заехал парню в ухо; начался галдеж, Арвен испуганно прижалась к темной стене; девушка парня, с которым повалился на пол Патрик, улыбнулась Арвен; она была кареглазой и растрепанной, очень хорошенькой; в корсете и длинной юбке — как в средние века; её окликнули: «Лида, два темных», и она ускользнула в первый зал; а Патрик уже поднялся, весь вымазанный, парень тоже; они хохотали и хлопали друг друга по спинам; он отыскал Арвен глазами и протянул руку.