Геймер

Нет, он не мог так рисковать здоровьем и жизнью человека, который в самое ближайшее время мог стать полезным ему. Что же касается обучения японскому языку, то в распоряжении даймё были не только переводчики-португальцы, которых недолюбливали оба варвара. Многие новообращенные японцы учились в семинариях и знали английский, португальский и латынь. Поэтому первые уроки японского Ал и Уильям получили в цивильных условиях, чередуя занятия языком с вкусной едой и занятиями любовью с фрейлинами двора.

Глава 12

Истории могут быть хорошими и плохими, поучительными и скабрезными. Самурай не боится слушать различные истории, но он не должен в них попадать.

Тода Хиромацу. Из сборника умных изречений, рекомендованных для воспитания юношей в самурайских семьях.

Внутренний садик замка, куда самураи привели Блэкторна и Александра, представлял собой миниатюрный мир, с чистыми реками, островами, горами и равнинами. Посреди небольшого озера в форме слезы на деревянном помосте располагалась ухоженная хижина. В хижине горели фонарики, свет которых проникал сквозь полупрозрачные седзи, отчего домик казался, почти хрустальным.

Для освещения в то время употребляли масляные светильники и восковые свечи, но господин Токугава не любил, и это знали все в замке, открытого огня, предпочитая, чтобы его неровный свет приглушался стенками фонаря, которые можно было сделать матовыми или цветными.

Ал разглядел в глубине домика силуэт высокого, чинно сидящего мужчины и узнал в нем даймё. Рядом с ним хлопотали две женщины. Одна грузная и маленькая, а другая тоненькая и с высокой, по последней моде, прической, из которой торчали шпильки.

Ал замедлил шаг, любуясь театром теней.

Садик явно просматривался со всех сторон охраной так, что на расстоянии полета стрелы мышь не сумела бы протиснуться в эти райские кущи. Но вот для мушкета или кремневого ружья тень даймё на седзи рисовой бумаги была мишенью – лучше не придумаешь. Хотя откуда во дворце такое оружие? Всех проверяют, шмонают, только что в задницу не заглядывают.

Около мостика, ведущего к хижине, сидели на пятках два самурая. Застывшие, с обнаженными мечами на коленях и фанатичными взглядами, они ни в какое сравнение не шли с нашими солдатушками. Те – непременно трепались бы, без умолку травя байки и смоля папироски.

Ал и Уильям Адамс прошли по мосту, где Ал сразу же опустился на колени перед Токугавой, а Адамс сел в позе лотоса, с устремленным черт знает на что взглядом и улыбкой идиота.

Услышав голос Токугавы Иэясу, Ал несмело поднял голову и сразу же столкнулся с устремленными на него глазами сидящей рядом с даймё красавицы. Голубое кимоно с серебряными лотосами и журавлями необыкновенно шло прекрасной переводчице, чья хрупкая красота благодаря небесно-голубому свету казалась еще прозрачнее и тоньше. Неземная, волшебная, удивительная – Ал не мог подобрать эпитетов, при помощи которых можно было передать красоту Марико-сан.

Его Марико, той самой, к которой он шел долгие годы или века. Тода Марико – женщина-звезда, женщина, предназначенная для него точно так же, как он для нее.

Ал потупился, опасаясь выдать себя слишком откровенным взглядом и пряча свое вдруг расцветшее чувство дальше и глубже в сердце. Игра, затеянная им с Токугавой Иэясу, еще не была выиграна. Даймё то шел навстречу, то отгораживался непрошибаемой стеной недоверия.

Да, после первой аудиенции в замке Ал чуть не умер, осознав, что перед ним не привычный по книге Таранага из рода Миновару, а настоящий, подлинный Токугава Иэясу, о котором он совершенно ничего не знал.

Выйдя от Токугавы, Ал шел за провожающими его самураями, еле переставляя ноги. В голове вращались шарниры, дыхание перехватывало.

«Я – не в книге! Не в романе! Я – в настоящей Японии, еще хуже – в Японии семнадцатого века»! – Он отер рукавом выступившую на лбу испарину. Ситуация была невозможной и одновременно с тем она была реальной. До ужаса, до полной усрачки реальной! Ситуация, от которой хотелось орать во весь голос или биться головой о стены. В XVII веке кормчий Уильям Адамс попал в другую страну. Да, он застрял здесь навсегда, женился, наплодил детишек, служил, рвался на родину, умер. Это было ужасно, но одновременно с тем у кормчего Адамса просто так сложилось. На самом деле он мог покаяться перед иезуитами и чисто теоретически те могли вывезти его в Европу. Мог вымолить разрешение на отъезд у Таранага или его преемника – Сударе.

Алу было некого просить, не на кого надеяться, его время еще не настало, и даже если бы он и предпринял отчаянную попытку удрать из Японии на рыбачьей джонке, он не смог бы этого сделать. Куда удрать? Привычной ему России еще нет – одна тысяча семисотый год – Петербург не построен. Да и не его бы это был Петербург. Царь Петр, бородатое купечество, немцы и голландцы…