Гейдар Алиев

…Раннее утро, чешт, как говорят аксакалы, ревнители местных традиций. Иззет, взяв ножницы и сито, идет к розам, окаймлявшим их двор. Подобраться к ним непросто: шипы! Лепестки нежнейшие. Иззет, подставив сито, срезает их. Лепестки бросает в противень, куда налит сахарный сироп — иначе могут засохнуть. В лепестки, перетертые с сахарной пудрой, Иззет добавляла корицу и белый имбирь. Это варево считалось незаменимым снадобьем при простудах и желудочных хворях, которые не минуют ни одну семью.

Часть лепестков хозяйка сушила в тени, а потом прокладывала ими платья, юбки, чадры. Шафиге запомнилась белая мамина юбка и такая же ослепительно белая кофта с розовыми блестящими цветочками.

— Когда мама стирала эту пару и потом гладила, нагрев утюг угольями, я стояла рядом и глазела. Отутюжив каждую складку, мама укладывала юбку с кофточкой в сундук, а сверху усыпала розовыми лепестками. Надевая чадру, окропляла ее розовой водой. Осенью мама клала в сундук плоды айвы и их тонкий аромат пропитывал одежду, как доброта пронизывала ее натуру. От нее никогда не слышали резких слов; с торговкой, которая бросила напарнице проклятие: «Сэни герюм очагын сенсун!» («Чтобы твой очаг потух!»), она перестала разговаривать.

Конечно, первыми перенимали мамины таинства дочки. Но и ребята мотали на ус. Легкое изящество одежды Гейдара Алиевича, вкус и опрятность — тоже из родительского дома.

На третьем году советской власти — в Азербайджан она пришла позднее, чем в другие республики Союза, — в Нахичевани появились приметы нового быта. Рядом с мавзолеем Момине-хатун («Высокопоставленная госпожа») разместился детский сад, куда Гасан водил Гейдара, а потом Гейдар, в свою очередь, провожал Джалала и сестренок. Семь с половиной веков минули с тех пор, как великий зодчий Аджеми Нахичевани поставил свое творение над усыпальницей жены атабека Мухаммеда Джахана Пехливана. Его стены столько видели и помнили, что ничему уже не удивлялись.

Подрастая, Гейдар с одноклассниками любил возвращаться к мавзолею, рисовать его устремленные в небо контуры. Вся Нахичевань — как живая книга истории. И другой знаменитый мавзолей — Юсуфа ибн Кусейира, созданный Аджеми. И мосты через Аракс, за которыми лежал Иран, и остатки караван-сараев, и Тельмановский клуб — вождь германского пролетариата, конечно, и не подозревал, что табличка с его именем красуется у входа в перестроенный молельный дом. (Вот куда докатилось эхо демонстраций в Мюнхене и Гамбурге, вот как отозвался жест со вскинутым кулаком: «Рот фронт!») А еще в Нахичевани открылся Дом пионеров — о нем и сейчас тепло вспоминает брат Гейдара Алиева, Агиль Алиевич, известный ученый-экономист, член-корреспондент Национальной академии наук:

— Там очень хорошо все было организовано. После уроков пришли домой, поели и — айда в Дом пионеров, в нем для всех находилось интересное дело.

Бесспорно, глубокий интерес Гейдара Алиева к родной культуре, архитектуре, театру родился под благотворным влиянием среды, в которой он рос.

Самый старший из братьев и сестер Алиевых, Гасан, смолоду любил природу, часами бродил по живописным окрестностям. «Очарованный странник» — так можно было бы сказать о нем. Но романтическая душа старшего из Алиевых была в ладу со строгой музой науки. Позже он окончил сельхозакадемию, стал ученым, партийным работником — секретарем ЦК по сельскому хозяйству. Его с большой теплотой вспоминают в Азербайджане.

В семье Алиевых гуманитарии и технари разделились поровну. Гусейн с малых лет возился с кистями, краской, карандашом. Детская мечта привела его в Ленинградскую академию живописи. До конца своих дней он не расставался с мольбертом. Сура выбрала журналистику, Агиль — экономику — он снискал признание и в ученой сфере, и в деловых кругах. Джалал — известный биолог, академик Национальной академии наук Азербайджана. Он вывел новые сорта пшеницы. Шафига и Рафига стали педагогами.

Гейдар, как и Гусейн, мечтал об искусстве. По воспоминаниям сверстников, он много и хорошо рисовал, оформлял школьные спектакли, любил театр.

Вся родная Нахичевань открывалась Гейдару и его братьям, как большой музей под открытым небом. Детское любопытство влекло их в магары, — так называли здесь древние пещеры, — и к холмам, где можно было отыскать черепки, пережившие века. Наконечник копья напоминал о мужественных воинах, которые защищали отчий край от чужеземцев. Где-то далеко-далеко, в темной глубине времен скрывалась Мидия — Атропатена, самое древнее из известных науке названий Азербайджана. Позже, в техникуме, учитель истории объяснял будущим педагогам, как оно изменялось:

— У древних персов бытовало выражение «Адер-бада-ган», арабы говорили «Адербайджан» и «Азербайджан», что означает «Страна огня».

А вот это азербайджанские мальчишки знали и без учителя, потому что тот огонь был в каждом доме: нефть горела в очаге. Застывшей нефтью-киром — покрывали крыши. Керосином заправляли лампы и пуще глаза берегли пузатые стеклянные колбы.