Геи и гейши

— Люди должны исполнить свой договор с небесами, землей и горами точно так, как ты исполнил обещание, данное мне. Но вместо того вы отягощаете собой землю, попираете горы и бесчинствуете так, что сами небеса вопиют, — ответил Змей. — Всякий раз бесславное прошлое стирается, и вам дается новая попытка ради тех чудесных вещей, которые вы всё ж таки не устаете творить. Эти вещи замараны, ибо в вашем мире зло отделимо от добра лишь в рассуждении; но их можно обжечь или переплавить и тем исцелить, и они копятся в месте, которое известно не мне, а лишь Тому, Кто Сохраняет. И еще один недостаток им присущ: в том, что уже сотворено и завершено вами, нет движения и жизни — вы умеете создавать лишь мертвое, замкнутое в своей оболочке. Оттого самые мудрые из вас всегда оставляют вещь неоконченной и как бы открытой, чтобы сманить к ней силы, придающие полноту; и подобное переходит на ту сторону куда быстрее, чем вам, эгоистам, хотелось бы.

— А когда-нибудь, скажи, мы научимся делать истинную красоту, добрую, живую и нетленную? — спросил еще человек.

— Там, где нет времени с его пагубой, вы уже научились; в витках его — вы только учитесь, и чем ближе к главной оси, чем короче размахи маятника, тем совершеннее у вас получается и тем больше слоев драгоценной камеди вы накладываете на лакированный ларец мироздания. Наступит срок, когда творение исполнится.

— Я бы хотел набрать полные руки пересозданных вещей и отнести их в подарок новому миру, — произнес человек, — вдруг на этот раз получится немного удачнее. Но и тебя бросать не хочу.

— Я снова стану маленьким, — улыбнулся Змей, — пряжкой на твоем поясе, фигуркой на шейном гайтане, кольцом на пальце; хотя в то же самое время, как и прежде, буду светить во всё небо. Только ты уж, пожалуйста, говори не с кольцом, пряжкой или идолом, а со мной самим. Мне ведь будет так одиноко без тебя!

— И еще вот что, — продолжил он как бы в шутку. — Не забудь, позови меня и укрой, когда снова затрясется!

— Ты понимаешь то, что рассказал? — произнес прежний голос.

— Да, пока я говорил, я думал. Моя империя под покровом внешней красоты и благодатности таила темных драконов, и оттого они мне грезились; но тот, кто по правде и истине видит присущую миру тьму, несет на плечах светлого Змея, как святой Христофор нес на плечах Христа, — ответил Рожденный.

— Иди и смотри вниз, — приказал Голос.

И увидел Рожденный то, о чем рассказывал: мрак, и скорбь, и крушение всех созданий своей гордыни. Со смертью его рухнули китайские и берлинские стены, и народ шел на народ; распались железные скрепы и рассоединились камни и балки зданий; всё то, что строилось по его непреложному и непререкаемому плану, потеряло костяк и растеклось по лицу земли гнилой, зловонной жижей. А посреди вселенского смятения сидела его старая жена, распустив седые космы, и баюкала на руках маленькую дочь от дочери той, что была Фениксом, Орлицей и Прекраснейшей.

— Слабое и не мной рожденное дитя. Вот всё, что от меня осталось на земле, — проговорил Рожденный.

— Но разве этого мало, господин? — сказал кому-то тот прежний голос. — Он еще не понял, но ступил на путь понимания. И если он в одно и то же время и выкуплен, и не искуплен, позволь ему довершить эту работу.

Тогда другой голос, строгий и ясный, произнес:

— Войди, недостойный! На ломаный медный грош было у тебя человечности: но жаждущему суровой справедливости платит по счету Милосердие, и любившему воздает сама Любовь. Только, Рожденный-для-Жизни, запомни: ты был на земле первым из первых — тут станешь ты последним из последних у престола Любви.

— Вот теперь поистине уплачено! Счет предъявлен и закрыт! — воскликнула Аруана.

При этих словах она достала блокнот из карманчика своего накрахмаленного фартука и постучала по нему карандашом.

— А теперь занимайте свои места все: Эмайн напротив Оливера, Лорд — лицом к лицу со Стрельчихой. Хлеб уж на столе, а теперь и доброе вино отыщется.

— Которое, как и хлеб, — произведение четырех стихий, — бойко подхватил Эмайн. — Земля рождала виноград, ветер баюкал, дождь поил, солнечный свет питал и доводил до зрелости. Но как зерну надо быть убиту, чтобы прорасти пшеницей, как пшеницу надо смолоть, чтобы из муки испечь хлеб, как хлеб преломляют, чтобы все могли разделить трапезу, — так и виноград топчут в точиле, томят в погребной бочке, закупоривают в тесную бутыль, прежде чем выпустить на волю то, что во тьме стало светом и в скорбях — радостью.

— То, что убило Злую Звезду — только капля ее горечи осталась, — продолжил Балморал.

— То, что существует лишь в становлении, — добавил Лев.

— Что мертвит и живит, — сказала Марикита.

— И всем подобно хлебу, как хлеб — человеку, — подытожил Мариана.

— Так преломим же хлеб, разольем вино по кружкам и запьем одно другим, и закусим второе первым, чтобы, разделенные, они нас соединили, чтобы оба стали нами после того, как в долгой игре мы были ими! — провозгласила Аруана.