Геенна огненная

Этим утром лень хозяина вывела его из себя. Он сел, немного помедлил, а затем с самым мрачным видом переместился на грудь к Дюрталю и воззрился на него, намекая, что тому уже давно пора убраться из постели и уступить ему теплое местечко.

Дюрталя забавляли его маневры. Не двигаясь, он смотрел на кота. Это был самый заурядный откормленный кот, наполовину рыжий, как прогоревший кокс, а наполовину серый, как щетина у новенькой метелки, с белыми вкраплениями. Как и у других домашних котов, у него были длинные лапы, в черных браслетах, большая голова с кляксами вокруг глаз.

— Ты, конечно, брюзга, старый упрямец, и терпения у тебя ни на грош, но, несмотря на это, ты очень славное животное, — попытался задобрить его Дюрталь. — Я привык рассказывать тебе то, о чем обычно люди молчат. Ты — сточная яма моей души, мой невнимательный и снисходительный исповедник. Тебя не удивляют падения духа, все то, что я изливаю на тебя, чтобы облегчить свое сердце. По сути, ты для этого и создан, чтобы морально поддерживать одиноких холостяков вроде меня. Ты не можешь отрицать того, что я забочусь о тебе, окружаю тебя вниманием. И все-таки, позволь тебе заметить, что с твоими постоянными обидами и претензиями ты часто бываешь невыносим!

Кот по-прежнему не сводил с него глаз, навострив уши, стараясь по интонации уловить смысл обращенных к нему слов. Ему было ясно, что Дюрталь не собирается покинуть свое лежбище, и он с неудовольствием вернулся на свое прежнее место и лег, повернувшись к хозяину спиной.

— Ну, — обреченно вздохнул Дюрталь, взглянув на часы, — пора уделить внимание Жилю де Рэ.

Он выпрыгнул из кровати и поспешно стал натягивать брюки. Кот вскочил, нырнул под одеяло и тут же свернулся клубочком на теплой простыне.

— Ну и холод!

Дюрталь надел вязаную фуфайку и перешел в другую комнату, чтобы разжечь огонь.

— Зуб на зуб не попадает! — пробормотал он.

К счастью, его жилье было легко обогреть. Оно состояло из прихожей, крохотной гостиной, спальни, довольно просторной ванной комнаты. Эту квартиру на шестом этаже, выходящую окнами на широкий светлый двор, Дюрталь снимал за восемьсот франков.

Она была обставлена весьма скромно. Гостиную Дюрталь использовал как кабинет. Вдоль стен стояли этажерки из черного дерева, заваленные книгами. Около окна поместился стол, рядом с ним — кожаное кресло и несколько стульев. От камина до потолка стена была обтянута ветхой тканью, и вместо традиционного зеркала ее украшала картина в деревянной раме, на которой на фоне пейзажа, отливающего голубым, серым, белым, оранжевым, зеленым и черным, был изображен отшельник, преклонивший колени под кроной деревьев, рядом с кардинальской шапочкой и пурпурным плащом.

По краям картины, колорит которой напоминал оттенки прожаренного лука, теснились пестрые миниатюры, карликовые дома лепились к черной раме, выведенные фигурки лилипутов наезжали друг на друга. Святой, имя которого Дюрталю так и не удалось установить, пересекал в лодке бурлящую реку, чьи серовато-стальные воды покрывали белые барашки, брел через селения величиной с ноготь, исчезал в сумраке картины, вновь возникал, на этот раз на фоне восточного пейзажа, рядом с пещерой в окружении верблюдов и разных чудищ, растворялся в полотне, играл в прятки со зрителем, его одинокая фигурка с посохом в руке, еще сильнее уменьшенная в размерах, всплывала из глубины, с мешком за плечами он направлялся к собору, странно деформированному под кистью художника.

Это была работа неизвестного художника, по всей видимости, голландца, перенявшего основные приемы и колоритную гамму у итальянцев, на родине которых он, вероятно, побывал.

В спальне стояли кровать, пузатый комод, кресла. На камине старинные часы с маятником и медные подсвечники, стены украшала удачная репродукция одной из картин Боттичелли, хранящейся в музее в Берлине: скорбящая Дева Мария, сокрушенная и суровая, среди ангелов, томных, не лишенных кокетства, желтоватых фигур, с длинными волосами, убранными цветами, держащих крученый воск свечей, этих пажей, с вожделением смотрящих на младенца Христа, благословляющего мир.

Рядом висел эстамп с картины Брейгеля, сделанный Коком, — «Мудрые Девы и Девы неразумные». С двух сторон от завитка облака изображены трубящие ангелы с надутыми щеками, а по центру — еще один ангел в небрежном одеянии, не закрывающем его пупка. В руках у этой странной фигуры — свиток, на котором начертана строка из Евангелия: «Се грядет жених, идите же во сретенье ему».

Ниже сидят добропорядочные фламандки, они заняты пряжей, распевая гимны, сматывают клубки при ярком свете. С другой стороны — пышный луг, на котором порочные девы, четыре кумушки, весело кружатся в хороводе, взявшись за руки, а пятая играет на волынке, отбивая такт ногой. Над ними не струится свет. Над облаком пятеро мудрых дев, обнаженные, потрясая горящими факелами, плывут к готической церкви, где их ждет Христос, в то время как также обнаженные светловолосые порочные девы, устало опустив потухшие светильники, стучат в запертые двери.