Где валяются поцелуи. Париж

– Сегодня такую девушку встретил. Как ты думаешь, куда ее пригласить, чтобы наверняка, в театр или на концерт?

– На море.

– По-моему, ты ревнуешь, Ава.

– Пока нет, но если ты ее потащишь на море, не прощу.

– Я бы взял тебя, но ты же замужем.

– А что тебя смущает?

– Мужа я не потяну. Не могу же я ждать, пока ты разведешься?

– Можешь, только я не могу ничего обещать.

– Я понимаю, что срок годности у каждого ограничен, но при всем при этом становиться пастеризованным не хотелось бы ни в коем случае.

* * *

На улице моросило солнце. Зима треснула, у нее начали отходить воды.

Пьер оторвал глаза от окна и снова посмотрел на Катю. Та с усердием терла морковь. Будто вымещала на ней какую-то страшную обиду и пыталась стереть из памяти чью-то морковку. В воздухе запахло витаминами:

– Береги пальцы.

– Поздно.

– Жалко, они у тебя красивые.

– А, еще отрастут, – просветлилось лицо Кати, когда от морковки остался один корешок. – Может, чаю заваришь?

– А может, шампанского?

– Есть повод? – покончила Катя с морковью и пошла к раковине умывать руки.

– Конечно, завтра же понедельник. Здравствуй, новая жизнь.

– Чай завари.

– Щас, – вернулся он снова в окно. Дома, дома. Их было больше, чем людей в этом городе, в это время года. Они теснились, словно это помогало им зимою согреться, они стояли прижавшись друг к другу с такой любовью, что их невозможно было представить раздельно.

– …Может, тебе сахару в чай добавить?

– Зачем?

– Чтобы не молчал. Сейчас съем всю морковку, – проглотила она еще одну ложку салата.

Чай был отравлен молчанием. В окне дождь без радуги.

– Чего ты молчишь?

– А что, нельзя?

– Будешь молчать, я радио включу.

– Лучше телевизор.

– Чем лучше?

– Радио ближе ко мне, включить попросишь меня.

– Нет, я просто через тебя перелезу, – встала она ногами на сиденье углового кухонного дивана и, сделав еще шаг, села на мои колени, успев развернуться ко мне лицом.

– Вот тебе телевизор. Смотри!

– Кино не для слабонервных.

– Страшное?

– Ага.

– Закрой глаза.

– Я их с таким трудом открыл, – большие глаза Пьера действительно были отравлены сном.

– Веки – детали сна, – поцеловала она мои губы.

– А губы?

– Любви.

– У тебя зима на носу, – достал он свою руку.

Я попыталась ее поймать.

– Подожди, – протянул он ладонь к моему лицу.

– Что там?

– Пушинку убрал.

– Зима на носу.

Катя поморщила нос, словно почувствовала неприязнь:

– Откуда так несет?

– От зимы. Она умирает.

– Нет, я серьезно. Ты опять сыр какой-нибудь разводишь в холодильнике?

– По-моему, это рыба. Вчера забыли убрать в холодильник.

– Семга? Вроде приличная рыба. Зачем так душиться? Могла бы быть и скромнее.

– Боится.

– Нечего боятся, я ее такую есть не буду.

– В Лувр сегодня поедем? Я там так мало успела увидеть.

– Я теннис хотел посмотреть.

– О, опять этот теннис? Сколько можно смотреть одно и то же? Я разведусь с тобой из-за него. Вот увидишь.

– Посмотрим.

– Ты смотри, я пас, я лучше схожу погуляю, – ей вдруг захотелось отделить себя от этой жизни, чтобы хоть на некоторое время найти свою. Если тебе кажется, что твоя жизнь идет под чью-то диктовку, что роль твоя сводится только к тому, чтобы расставлять в этом диктанте правильно знаки препинания, не пора ли поставить точку? Предложений-то уйма, стоит только выйти на улицу и вдохнуть немного весны.