Где-то во времени

Они разговаривают. Голос у нее бесподобный – безупречный инструмент. О чем они говорят? А-а. Он знает, кто она такая, – видел ее в замке Ринтул, когда ловил – шпика? Наверное, я ослышался.

Она просит его не говорить – пришла, чтобы предупредить их о приходе солдат. Слышала разговор отца с Холлиуэллом и решила их перехитрить. Но путь преграждают английские солдаты. Единственный способ предупредить вожаков – три раза дунуть в рог, который принес этот человек. Но он боится. Если он это сделает, солдаты его схватят.

Человек уходит. Элиза – Бэбби – пытается сама дунуть в рог. Очаровательно. Не получается. Беспомощно надувает щеки. Она восхитительна. Неужели это та самая женщина, что так серьезно на меня смотрела? Там, наверху, она вся искрится и сияет, как солнечный свет.

Приходит священник. Он распекает ее, думая, что она цыганка. Она говорит ему… Боже правый, что она ему говорит? Теперь ее «р-р» тоже очень раскатистое.

Могли бы дать к пьесе субтитры. Не то чтобы я уделял так много внимания диалогу, когда она на сцене. Я слишком очарован ее созерцанием и музыкой ее голоса, грацией движений.

Ладно, надо прислушаться. Что-то о… не понял. А-а! Она просит его три раза дунуть в рог, чтобы отец смог ее отыскать.

Он тоже дует! Забавно. Он замечает людей на городской площади (за сценой). Смущается. Она говорит, что подан сигнал тревоги. «После того как я запретил?» – говорит он.

Это выражение его лица. Она только что сказала ему, что он подал сигнал тревоги. Он разгневан, бросает рог и прогоняет Бэбби.

Входят лорд Ринтул и капитан Холлиуэлл. Актер, играющий Ринтула, – тот, что был в зале для завтрака – Джепсон, кажется? Они «заглядывают» в городок и говорят, что видят, как священник уговаривает толпу сложить оружие. Какая-то цыганка велит им сражаться. Холлиуэлл обещает Ринтулу до утра упрятать цыганку в тюрьму. Сомневаюсь.

Возвращается Гэвин. Ринтул его благодарит. Входит солдат. Главари восстания скрылись. Рассерженные Ринтул и Холлиуэлл уходят. Священник остается один.

Она вернулась, моя очаровательная Элиза. Глазея на нее, я совсем потеряю нить сюжета. Она слишком увлечена. Сейчас она не Элиза, она Бэбби – целиком и полностью. Должно быть, в этом ее секрет – полное отождествление с образом.

Ах да, забыл сказать, что на ней капор и длинный плащ. За ней охотятся.

– Помогите мне! – умоляет она священника.

– Изыди! – восклицает он.

Входят два солдата.

Забавно. Она хватает его за руку и на чистом английском говорит: «Представь меня, дорогой». Священник, Дисхарт, смотрит на нее, разинув рот. Она объясняет сержанту, что в такую ночь женщина должна быть «подле своего мужа». Священник лишается дара речи. Наконец приходит в себя. «Сержант, я должен сообщить вам…»

«Да-да, любимый, – торопливо перебивает она. – О той цыганке».

Священник сбит с толку, когда она указывает куда-то за сцену. «Она, крадучись, пришла оттуда, а потом убежала вон туда», – говорит она сержанту.

Дисхарт повторяет попытку.

– Сержант, я должен…

– Дорогой, пойдем домой, – перебивает она.

– Дорогая! – восклицает он.

Она улыбается.

Как я люблю эту улыбку.

– Да, любимый, – говорит она.

Солдаты уходят.

– Вы сказали, что вы моя жена, – говорит Дисхарт.

– Вы не возразили, – отвечает она.

– Да, не возразил, – мямлит он.

Она говорит, что возьмет вину на себя, если солдаты узнают о его «ужасном поведении». Он возражает. Он не хочет, чтобы она угодила в тюрьму. Потихоньку влюбляется. Разве это удивительно? В нее влюблен не один я, а вся зрительская аудитория. По залу, как волны, прокатываются вздохи обожания. Ее очарование неотразимо. Оно распространяется за просцениум. Она притягивает к себе публику.

Она дарит ему цветок, откалывая его от платья, – и уходит.

Не уходи, Элиза.

Гэвин смотрит на цветок. На сцену врывается человек, хватает цветок, бросает на землю. «Подними, если осмелишься!» – кричит он. Дисхарт поднимает цветок и, вдевая в петлицу, уходит. Занавес. Конец первого действия.

* * *

Антракт. Размышляю о ее игре. Она созвучна ее личности. Такая искренность. Честность. Сдержанность стиля. Никаких излишеств. Я опасался, что она будет играть в духе этой пьесы – напыщенно, цветисто. Этого нет. Никаких ухищрений. Она очень естественна. Не перестает поражать ее чувство комического. Она очаровательна и восхитительна, потому что кажется такой очарованной и восхищенной. Вокруг нее атмосфера лукавого веселья, буквально переполняющая зал. Ее кокетство проявляется в неожиданных вспышках. Она передает в игре уверенность в своих женских чарах, вполне отдавая себе отчет в уязвимости священника, – не поэтому ли ее так любит женская аудитория? Каждое ее движение пронизано пикантной утонченностью. То и дело чувствуешь, что затронуты новые струны, усиливающие впечатление. Присутствуют, без сомнения, все качества прекрасной трагической актрисы. И проявятся они естественным путем. Я не буду иметь к этому никакого отношения.