Где-то рядом

Молчим вот уже полжизни —
пол-ужина, пол-судьбы.
Молчим, пока не исчезнет
непонимания дым.

Упрёками — звяканье ложек
да чавканье сути борща.
На камеру пыток похоже
молчание сообща.

Обида обглоданной костью
осталась на грязном столе.
И чай, подслащённый злостью,
пьём каждый в своём тепле.

«Мне не нужно другого дела…»

Был один ссыльный, у которого любимым занятием в свободное время было считать пали.

Ф.М.Достоевский. «Записки из Мертвого дома».

Мне не нужно другого дела —
только звезды бы посчитать.
Мне за полчаса беспредела
годы в лагере коротать.

Где-то там поживают люди —
печка, водочка, разговор.
А у нас татуируют груди
да поглядывают за забор.

Сколько ж вас еще, паль-денечков?
Пересчитывал бы — считал.
Там супругу мою да дочку
обойди как-нибудь, нищета.

Кто из нас обделенный Богом
и на радость, и на печаль?!
Я от жизни прошу немного:
лишь с терпением повенчай.

Да еще сохрани… А более —
научи, как на ноги стать,
чтоб потом ночами на воле
звёзды мог бы я посчитать.

М. Н. ТУХАЧЕВСКИЙ ПОСЛЕ ВАРШАВСКОЙ ОПЕРАЦИИ 1920 ГОДА

Он заперся в своём штабном вагоне и весь день никому не показывался на глаза.

Из воспоминаний бывшего генерала Г. Иссерсона

Разбита армия. Потеряны войска.
Главнокомандующий прячется в вагоне —
то ли пристраивает дуло у виска,
то ли отправил в печь свои погоны.

То ли упал в бессильный пьяных хмель,
чтоб молодость забыть и неуменье.
Стучался страх, как о броню шрапнель,
в его безудержное самомненье…

Упорно, склизко, как живучий гад,
Он думал, на кого б «повесить» пораженье?
А в окнах багровел уже закат —
и жизни, и по службе продвиженья.

Он проиграл… И прятался в вагоне
от совести, от чести, от людей.
Но, видно, чувства эти вне закона
у командиров, красных от идей.

Не потому ли он потом с упорством
войны гражданской продолжал террор?
Смерть бурно восхищалась командорством,
стирающим людей в ненужный сор…

«В странном море усталый парусник…»

В странном море усталый парусник
не по-лермонтовски одинок.
В бортовом журнале осталось
написать эпилог.

Сколько будет ещё носиться
по волнам этот пьяный корабль?
Вроде есть уж в руках синица.
Только манит в небе журавль.

Что потом? В бортовом журнале
вряд ли хватит и строк, и страниц
описать по порядку, сначала
путешествие без границ…

«Снится Карелия, край, где родился когда-то…»