Где-то рядом. Всегда (СИ)

Вечерело. Вал, прикрыв глаза от последних лучей заходящего солнца, смотрел вслед подслеповатым красным огонькам удаляющегося по ухабистому проселку "Уазика". Тот скоро повернул и пропал из виду. Вал присел на бревно, валявшееся на обочине и развернул листок с интрукциями. Первое, что бросалось в глаза - была карта, аккуратно нарисованная от руки: станция, дорога, упиравшаяся в лес... Он поднял голову - так и было: проселок, ставший к этому времени почти непроезжим, просто утыкался в стену вековых сосен. Вал вернулся к карте. Так, чуть левее должна быть просека, километров через пять - шесть от нее, судя по схеме, вправо ответвлялась тропинка, ведущая к конечной цели его путешествия - аккуратному кружку, около которого было обозначено: "деревня, последний дом слева, с резным флюгером на крыше". Ниже карты четким убористым почерком значилось: " Быть одному у тропы не раньше и не позже вечера дня середины лета. Идти быстро, по возможности не оглядываться. Не думать. Не бояться. Если чувство истинно - есть шанс пройти." Подписи не было. "Есть шанс" - повторил про себя Вал, от последней строки ему было как-то жутковато, но он уже сделал выбор. Резко встав, Вал, не оглядываясь, углубился в темнеющий лес.

Глава 14

Погожий майский день клонился к вечеру, но уже по-летнему яркое солнце, казалось, никак не хотело прятаться за горизонт, теплые оранжевые лучи косыми стрелами пронизывали освеженный первыми весенними ливнями город, бликуя на стеклах многоэтажек, согревая молоденькие яркие листочки берез и лип. Посвистывали какие-то редкие для Москвы пичуги, вдали слышался колокольный перезвон. Казалось весь огромный город пребывал в благостном и приподнятом настроении, впитывая первое настоящее весеннее тепло.

Маша сняла куртку и перебросила ее через руку. Тепло. Славно. Но радоваться не получалось; она подставила ласковому солнышку лицо, зажмурилась... Солнце просвечивало сквозь веки красным, казалось, по обратной стороне век пробегают желтые и оранжевые искорки. И правда, благодать... Но отвлечься не смогла, на глаза вдруг навернулись слезы, и, как она ни старалась, на щеке появилась мокрая дорожка. Маша стерла предательскую влагу ладошкой, но вид у нее был наверное еще тот, потому что проходившая мимо женщина с некрасивым и добрым лицом, вдруг остановилась и участливо спросила:

- Девушка, вам плохо?

- Н-нет, ничего, не беспокойтесь.

Женщина недоверчиво посмотрела на нее, но промолчала и пошла дальше. А Маша чуть не вскочила, не побежала за ней, так хотелось хоть кому-то довериться, выплакаться, спросить совета или может даже помощи... Но женщина ушла, а Маша так и осталась сидеть на скамейке. Наконец она взяла себя в руки и взглянула на изящные часики. "Черт, уже восемь!" - она торопливо поднялась и почти побежала, хотя прекрасно понимала, что спешить бесполезно. Стас уже дома, голодный и злой как дьявол и ему наплевать, что у нее скоро "госы", и всю их группу так долго промурыжили сегодня в институте со всякой организационной дребеденью. Маша хоть и не была Стасу женой, но, раз уж они живут вместе в его квартире, должна была вести себя "как полагается" - ждать с ужином, а в последнее время и охлаждать к его приходу бутылочку водочки, выслушивать со вниманием бесконечные рассказы о дрязгах на работе - Стас служил мелким менеджером в каком-то банке, и вряд ли мог рассчитывать на большее, ну а ночью - естественно, отказать не вправе. Здесь правда терпеть приходилось меньше всего - Стас очень быстро выдыхался и, слава Богу, ничего необычного не требовал. Ни о каком удовольствии для себя Маша даже не помышляла - сначала она не сильно интересовалась этой стороной отношений: ей казалось, что оно как-то само получится, а когда стало ясно, что ничего не получается, что-то менять уже было поздно. Стас был из породы людей, которые стараются во что бы то ни стало добиться какой-либо цели, а добившись теряют всякий интерес к предмету своего вожделения и рассматривают его лишь с точки зрения полезности лично для них.

А ведь, казалось, раньше было по-другому. Маша вроде даже увлеклась - высокий атлетически сложенный красавец, дипломатский сынок, начитанный и, казалось неглупый, Стас так трогательно ухаживал, дарил цветы, водил по театрам, посвящал стихи. Стихи правда оказались списанными из какого-то малоизвестного сборника французских поэтов, да и на ум Стас претендовать никак не мог, скорее на банальное ёрническое остроумие. И сейчас, по прошествии почти года, Маша отчетливо понимала, что никакой любви не было, просто ей необходимо было вырваться из того жуткого круга домашней полу-сектантской жизни, сводящейся к мрачному ожиданию вечной, не менее мрачной жизни...