Где-то я это все… когда-то видел

Да-да! У нас есть свой «майдан» на Корабельной стороне. Площадь вокруг клуба "Корабел". А обитатели близлежащего района — «Майданы». У нас четыре «боевых» района в городе. «Боевых» — потому что чужаков туда не пускают. Бьют, по возможности.

Есть «мирные» районы — «Камыши», «Летчики», «Дергачи», «Абрикосовка» и так далее. Там ходить можно с относительной безопасностью. Подрастают «Остряки» — достаточно злобный в будущем район, который уничтожит «Матюху». Точнее — ассимилирует. Но на данном этапе мы «держим шишку». Вместе с «Дачами», по которым сейчас шикарно вышагивает стриженный в кепке.

«Улица Костомаровская», — вспоминаю я. В дальнем конце спортзала — отдельный вход и пристройка. Там — секция дзю-до, где я занимался… Где я буду заниматься года через три. Парень как раз в это пристройку и сворачивает. Останавливается в дверях, озирается, натыкается глазами на мою фигуру и замирает. Потом исчезает в дверном проеме.

Приехали! Ну и что дальше, Пинкертон? Планировку в секции я знаю, конечно. Но ведь отсветишь! Если уже не отсветил. Стою возле окон спортзала и делаю вид, что наблюдаю за девчонками-акробатками, прыгающими по дорожке. Здесь многие стоят, поэтому мое присутствие не подозрительно. Но сейчас на пустынной улице я один. Все любители спорта на футболе.

Вот даже интересно — специально сделали такие низкие окна, чтобы народ глазел на спортсменов, или случайно? Ведь в свою бытность я тоже часто тут простаивал и переполнялся мечтой о собственных спортивных достижениях. Потом пошел на борьбу. Элемент популяризации спорта советских времен? Или так глубоко тогда не копали?

Слева на ковер высыпали дети-дзюдоисты в белых кимоно и я плотнее прижался носом к стеклу. Вообще-то, у них зал на втором этаже пристройки слева. Там, куда канул мой объект номер два. А сюда борцы выходят для показательных выступлений.

Ну-ка, ну-ка…

Сзади шорох. Среагировать не успеваю, мне зажимают рот. В голове мелькает: поглазел на девочек?

Легкий тычок в темечко.

Темнота…

* * *

— Румын! Ты что, дурак?

Звук уже есть. С изображением плохо.

— Он за мной от кладбища пёрся! Шнырил по кустам.

— Так это же шпак! Сопля! Ты на хрена его двинул?

— Так тема тоже за шпака! Гляди, а вдруг это он?

— Да с чего ты взял?

Тема? За какого «шпака»? Я мычу и разлепляю веки. Головка бо-бо. Уроды. Омбудсменов на вас нет. Детей по башке!

— Очухался. Эй! Смотри сюда, шкет! Ты чё пасешь тут?

Тру темечко рукой. Соображаю. Экстренно выстраиваю линию предстоящего вранья. Кажется, придумал. Ну, что ж, поехали.

— Придурок, — искренне говорю я с ненавистью, — зачем по башке?

— А тебе, чё, надо было пряников насыпать? Ты чё здесь шаришься?

Щурясь, осматриваюсь одними глазами. Ага. Это раздевалка на первом этаже. Для взрослых. Передо мной — парень, у которого шикарная походка. Чуть правее — какой-то невысокий дедок, весь сухой, коричневый. В каком-то бомжовском спортивном костюме и потрепанных кедах. Наколки на руках. Перстни. Много. Я заметил «Отрицало» на пальце. Важняк!

— Ни чё, а что, — бурчу я и тру голову, — не «шаришься», а к этому пришел.

Киваю на парня.

— Зачем это?

— Жирная послала.

Переглядываются.

— Какая жирная? — вкрадчиво так спрашивает дед, — Зинаида Ивановна?

Ах, какой я молодец! Не зря узнал заранее, как зовут инспекторшу. Как чувствовал.

— Никакая не Зинаида Ивановна. Не знаю я никакой Зинаиды Ивановны! — нащупываю шишку, — Придурок!

Изображаю плаксивую детскую истерику и пытаюсь неловко пнуть ногой парня.

— Тихо, тихо, шкет, — дед быстро прижимает меня к ящикам для одежды, — Кто? Кто послал-то?

— Зоя Игоревна. Из ментовки. Блин, болит.

— Зачем? Зачем послала?

Делаю вид, что не решаюсь говорить при деде. Мнусь. Всхлипываю. Молодой срывается и трясет меня за плечи.

— Да говори уже, падло! Закопаем!

— На пацана показа-а-ать, — начинаю реветь, — что в бума-а-ажке…

Парень выпрямляется, опешив.

— На Караваева?

Вот это поворот! А я тогда кто? Не показывать виду! Реветь дальше.

— На Карава-а-аева. На Ви-и-итьку.

Замолчали, переваривают новую вводную. Делаю вид, что медленно успокаиваюсь, судорожно поскуливая.

— Слышь, Чистый, — молодому приходит в голову ехидная мысль, — А часом, она не тебя выпасает?

— Дурак ты, Румын! Она меня давно выпасла. Это мне не с руки с ней светиться. В курсе она про меня. А ты за челнока канаешь.

— Чего-й то, за челнока…

— Закрой пасть! Думаю.

Я тоже как раз этим и занимался. Выходит «тема за шпака» — это по мою душу? С подачи инспекторши. Чем это я ей так насолил? И чего хотят? Напугать? Избить? Или в правду, закопать? Такими ресурсами? Шпана, блатной. Оба тертые. Как меня срисовал! Как-то несоразмерно. Из пушки по воробьям.

И зачем? За что? Из-за пожара? Ерунда. Из-за Трюхи? Не фига себе «отмазки»! Лажа. Из-за Родьки? Теплее. В этой точке и тогда были «непонятки».

— Ну что, парень, успокоился? — дед может и по-человечески разговаривать, гляди ж ты, — Что она еще сказала?

— Сказала, чтоб я ему на Витьку в школе показал. Мы с ним в одном классе, — импрровизирую я и решаюсь рискнуть, — И что завтра нужно…

Дед настораживается.

— Что завтра?