Где-то гремит война

Илька вовсе не хотел связываться с Афонькой, тем более ронять его, но тут страшно освирепел, растоптал ягоды, выкрикивая:

— На! На! Жалуйся иди, харя! Я тебе за это полвзвода зубов вышибу! Иди к папе и к маме! Плевать я на них хотел. Я и отцу твоему засажу из ружья… И все!

Ребятишки поспешно бежали с острова, а Илька все бесновался:

— Мне теперь все равно, порешу!..

Ружья у Ильки не было, и порешить он никого не смог бы. После того как ребятишки исчезли, до него дошло, что он, пожалуй, зря погорячился. Явится объездчик, арестует, и здорово живешь — сошлют на каторгу или там еще куда.

А малявок этих он напугал, нагнал на них страху. Ничего, пусть знают наших, это еще ладно, удрали, а то бы он им всем наклал. Жалко котелок, получите! Да и котелок-то барахло. За него три копейки в базарный день не дадут. Но не было у Ильки даже трехкопеечного котелка, и решил он снова жарить рыбу на рожне. Волынка сплошная: разваливаются хариусы, с одного бока обгорают, а спинки сырые и горькие от дыма. На спине же самое мясо, самый вкус.

Крутился Илька вокруг огня, лицо в сторону воротил и жмурился. Внезапно зашелестели шаги по хрустящей отаве.

Обмер Илька. Уж не Афонькин ли отец?

Оглянулся. Среди покоса стоит Венька и протягивает сплюснутый котелок, который Илька сразу узнал. Отец этот котелок давно еще с собой привез и почему-то называл манеркой. По-городскому, должно быть.

— Илька, возьми! — кричит Венька. Он ставит котелок среди покоса и намеревается уйти.

— Постой! — машет ему рукой Илька и, бросив недожаренного хариуса, бежит вприпрыжку к Веньке. — Тебя я разве трогал когда?

— Трогал. Три раза.

— Ну, тогда, значит, заслужил, а теперь не трону. Где котелок взял?

— Мачеха твоя дала.

— Ма-аче-ха-а!

— Да.

— Врешь?

— Чего мне врать-то? Я прибежал и стал рассказывать, как ты Афоньке навтыкал, тетка Настя у нас была, а потом ушла, а потом принесла котелок и ничего не сказала. Мамка меня и послала…

Илька покрутил котелок в руках, зачем-то заглянул в него, понюхал и спросил:

— Как Митька там?

— Митька на улице ползает, тебя зовет. С ним Пашка водится, когда тетка Настя попросит.

— Ага. — Что это «ага» означало, ни сам Илька, ни Венька не поняли.

— Ну ладно, — протяжно вздохнул Илька. — Пусть живут, пусть без меня попробуют…

— А ты долго тут будешь?

— Захочу, так всю жизнь.

— И зимой? — вытаращил глаза Венька.

— И зимой. А что? — Илька задумался и уже неуверенно продолжал: — Зимой, конечно, холодно. Нет, зимой не буду. Уйду. К бабушке с дедушкой уйду. Через горы махну.

— Один?

— Конечно.

— Далеко-о, заблудишься.

— Вот то-то и оно, что заблудиться можно, а то бы уж давно ушел.

Венька с уважением и робостью смотрел на Ильку. Потом помялся и спросил:

— Тебе курева-то надо? Я в огороде наломаю.

— Не-е, зачем? Я это так, для форсу, — признался Илька и предложил: — Хочешь, уху будем варить?

— Давай.

— Идет!

И они начали хлопотать у костра, затем вместе хлебали пахучую уху берестяными ложками. Ложки эти Илька смастерил сам. Веньке понравилась Илькина жизнь, и он сказал:

— Хорошо как!

— Да, фартовая житуха! — беспечно молвил Илька и, скосив глаза на Веньку, неожиданно добавил: — А дома все-таки лучше.

Когда Венька уходил домой, Илька сам навязался его проводить.

— Ты приходи, не бойся, ну? Книжку принеси с картинками. — Хотел он это сказать погрубее, а вышло совсем уныло.

Венька обещал приходить.

Но увидеться им больше не довелось.

Мачеха

Илька лежал и думал о мачехе. Ему уже было ясно, что два каравая хлеба, положенные на виду, узелок с солью, мешочек с сахаром — все это было приготовлено.

Мачеха могла закрыть окно и замкнуть комнату, хотя в лесном поселке Шипичихе избы никогда не замыкались. Но замок-то у Насти имеется с ключом на тряпочке. А вот ведь она не замкнула и котелок дала. Ох и непонятные же эти взрослые люди!

Илька раздумался и стал перебирать в памяти прошлую, самую трудную в его жизни зиму. Да разве только для него она была трудной. Мачехе-то еще тяжелей приходилось. И непонятное дело, никогда они так дружно не жили, как в ту зиму.

Отец еще в декабре уехал в город, и там его положили в больницу. Три месяца жили пасынок с мачехой и с Митькой. У них не было денег, дров. Мешок картошки, курица и петух да колода соленой лосины. Вот и все их запасы. Митьке шел четвертый месяц. Он тыкался в пустую грудь Насти и стискивал ее деснами так, что она вскрикивала. Ночами напролет орал Митька, требовал молока. Мачеха пила воду, стараясь накопить молока в грудях, а Илька к объездчику, бывшему кулаку, вовремя смотавшемуся в лес, ходил убирать во дворе. За услугу давали картошки на варево или кружок мороженого молока.

Илька растоплял молоко в чашке на печке. Кружок подплавлялся снизу, становился тоньше и рыхлей. Илька тыкал во вспученную верхушку пальцем, помогал быстрее растопиться молоку и слизывал с пальцев сладковатую жирную сметану.