Начало, как и положено началу, встроилось точно в середину всей нашей истории, вот только глянем в историю болезни, да, точно, дело было первого марта. Ретроспектива начиналась феноменально глупым фильмом об ученом-аквалангисте, спасенном от неминуемой гибели царевной-лягушкой, фильм так неожиданно и так нечеловечески меня взволновал, что слезы ручьем лились по лицу и их не удавалось сдержать ни платком, ни немедленным осознанием абсурдности ситуации, а когда я, весь такой зареванный, вышел на свет дневной (дневной, потому что мы купили самые дешевые абонементы — на утренние сеансы), девушки решили, что со мною определенно что-то не так, и велели мне поскорее показаться врачу, я безропотно подчинился (став вдруг необычайно податливым на любые внешние влияния). Именно тогда пани Кнапик обнаружила у меня это пресловутое воспаление легких, с которым вяжется еще столько других историй, но не о них сейчас речь, а о пареньке, с которым я познакомился в коридоре, служившем чем-то вроде зала ожидания, где больные вроде меня или прикидывавшиеся таковыми ждали своей очереди на прием.
В кабинете пани Кнапик каждому пациенту приходилось провести самое малое полчаса. Потому что пани Кнапик страсть как любила поболтать. Разговор шел о том о сем, в основном о фильмах, во всяком случае точно не о болезнях. Зато после разговора человек чувствовал себя абсолютно здоровым; все болезни уходили прочь, а если и возвращались, то очень нескоро. Вот почему, имея в перспективе встречу с пани Кнапик, каждый терпеливо и в состоянии душевного подъема ждал своей очереди. Впрочем, следует признать, что ждать приходилось прилично. Что вполне объясняет, почему сидевший рядом со мной парнишка, совершенно не знавший, кто такая пани Кнапик, вдруг не выдержал и заворчал: чем там занимается этот гребанный Кнапик, девок, что ли, трахает или что? А поскольку пани Кнапик относится к числу тех немногих ценностей как посюстороннего, так и потустороннего мира, которые я готов защищать до последнего, я не мог оставить вопроса без резкой отповеди; вот так мы с ним и познакомились.
На вопрос о факультете он ответил, что религиоведение; для поддержания разговора я спросил, не знает ли он, случаем, Яцека, а он — ну конечно! даже какое-то время они были вместе на курсе. Вот так мы и оказались на общей (хоть и не вполне) почве. Ибо насколько для меня Яцек был личностью невыносимо — и это правда — основательной и лишенной чувства юмора, хотя и симпатичной, настолько паренек его просто не переваривал и совершенно не собирался скрывать этого, зато он помнил массу забавных историй, где Яцек выступал в главной роли: как Яцек пудрил девчонкам мозги изложением своих философских взглядов или как он зачитывал список пяти главных задач литературы; в тот день меня рассмешил даже анекдот о двух коровах, сидевших на проводах (я его тогда еще не знал); так вот, я, кашляя и давясь, уже, можно сказать, умер со смеху, а парнишка, уверенный в своем таланте юмориста, все убедительней перевоплощаясь в Яцека и вкладывая в его уста всякое разное, не давая мне ни слова вставить, ни вздохнуть, вдруг внезапно посерьезнел и сказал:
— В общем, глупо как-то получается, мы тут себе хиханьки да хаханьки, а парень уж два месяца как в могиле.
— Где? — спросил я.
3. И опять в смех, что легко можно было понять, но не пареньку, который смотрел на меня как на законченного психа и, наверное, думал, что я пришел сюда лечиться от сумасшествия, а он неосмотрительно ввязался со мною в разговор и почувствовал себя в опасности, хоть я уже весь в соплях от смеха и в слезах, пока в конце меня не начал душить кашель, а смеяться и кашлять одновременно невозможно, особенно таким глубоким грудным и требующим больших усилий кашлем, какой бывает при воспалении легких, так вот я немного успокоился, мой платок, само собой, уже не годился ни на что, и я спросил парнишку, нет ли у него салфетки, той не оказалось, какая-то девочка, сидевшая с другой стороны, выручила меня, и я смог прийти в более или менее приличное состояние, впрочем, для этого общества я был человеком конченым.
Несмотря ни на что (несмотря на то, что мне уже было все равно), я хотел узнать какие-нибудь подробности, но с паренька слетела разговорчивость. Он удивился, что я ничего не знаю, случай-то ведь был громкий, автобусная катастрофа, прямо перед Новым годом, газеты писали, но откуда мне было знать, что Яцек здесь каким-то боком замешан, и паренек признал мою правоту, потом кто-то вышел от пани Кнапик, и он зашел, больше его я не видел, точнее, еще разок, когда я входил, даже успели сказать на прощанье друг другу «пока».