Где апельсины зреют

— Боже мой, въ какія мста мы пріхали! восторгалась Глафира Семеновна. — Оранжереи подъ открытымъ небомъ. — Смотрите, смотрите, лимоны! Цлое дерево съ лимонами.

Иванъ Кондратьевичъ мрачно покосился и сказалъ:

— Лимоны у подлецовъ есть, а самоваровъ къ чаю завести не могутъ.

— Оглянитесь, оглянитесь, господа, назадъ! Ахъ, какая гора! — продолжала Глафира Семеновна. — А вонъ и оселъ везетъ въ телжк цвтную капусту; Цвтная капуста ужъ здсь поспла. А у насъ-то! Я у себя передъ отъздомъ лукъ на окошк посадила и тотъ къ масляниц еле-еле перья далъ. Еще оселъ. Два осла… Дамы-то здшнія, дамы-то въ март въ однихъ бумажныхъ зефировыхъ платьяхъ по улицамъ ходятъ — вотъ до чего тепло.

Прозжали по Avenue de la gare, длинному проспекту, обсаженному гигантскими деревьями. Было еще рано, уличная жизнь только начиналась: отворяли магазины, кафе, кухарки въ соломенныхъ шляпкахъ и съ корзинками въ рукахъ шли за провизіей. Показался англичанинъ, мрно шагающій по бульвару, длинный, худой, весь въ бломъ и съ зеленымъ вуалемъ на шляп. Иванъ Кондратьичъ тотчасъ-же обратилъ на него вниманіе и сказалъ:

— Эво, какой страшный! Это должно быть попъ здшній итальянскій.

— Нтъ, нтъ, это англичанинъ, отвчала Глафира Семеновна. — Мы такихъ въ прошлую поздку много видли въ Париж на выставк.

Наконецъ омнибусъ въхалъ на дворъ гостинницы и остановился. На двор опять апельсинныя и лимонныя деревья съ плодами, мирты въ цвту, у подъзда два толстые, какъ бревно, кактуса лзутъ своими верхушками къ окнамъ третьяго этажа. Швейцаръ зазвонилъ въ большой колоколъ. Выбжалъ пожилой мужчина съ эспаньолкой и съ карандашемъ за ухомъ.

— Комнату объ одной кровати и комнату о двухъ кроватяхъ… сказалъ Николай Ивановичъ. — Глаша, переведи по французски.

— Уговаривайтесь ужъ, голубушка, заодно, чтобъ намъ апельсины и лимоны изъ сада даромъ сть, сказалъ Иванъ Кондратъичъ.

Мужчина съ эспаньолкой повелъ показывать комнаты, сказалъ цну и сталъ предлагать взять комнаты, съ пансіономъ, то есть со столомъ.

— Nous avons deux d'ejeuners, diner `a sept heures… разсказывалъ онъ.

Глафира Семеновна поняла слово “пансіонъ” совсмъ въ другомъ смысл.

— Какъ пансіонъ? Команъ пансіонъ? Николай Иванычъ, вообрази, онъ намъ какой-то пансіонъ предлагаетъ! Почему онъ вообразилъ, что у насъ дти? Нонъ, нонъ, монсье. Пуркуа пуръ ну пансіонъ? сказала она. — Ну навонъ па анфанъ. Пансіонъ!

— Si vous prendrez la pension, madame, `ea vous sera `a meilleur march'e.

— Опять пансіонъ! Да что онъ присталъ съ пансіономъ!

— Учитель должно быть, что-ли… отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Да вдь онъ видитъ, что при насъ нтъ дтей.

— А можетъ быть у него пансіонъ для взрослыхъ, для обученія русскихъ французскому языку? Ты спроси, какой у него пансіонъ. Вдь можешь спросить. На столько-то теперь уже по французски насобачилась.

— Все равно намъ не надо никакого пансіона. Такъ беремъ эти комнаты? За одну восемь франковъ, за другую двнадцать въ день хочетъ, пояснила Глафира Семеновна.

— Двнадцать четвертаковъ по сорока копекъ — четыре восемь гривенъ на наши деньги, сосчиталъ Николай Ивановичъ. — Дорогонько, ну, да ужъ нечего длать.

— Ницца… Ничего не подлаешь. Сюда шалая публика только за тмъ и детъ, чтобы деньги бросать. Самое модное мсто изъ всхъ заграницъ. Хочешь видть, какъ апельсины ростутъ — ну, и плати. Беремъ, что-ли, эти комнаты? продолжала она.

— Постойте, постойте. Нельзя-ли ему “вивъ ли Франсъ” подпустить, такъ можетъ быть онъ изъ-за французско-русскаго единства и спуститъ цну, сказалъ Конуринъ.

— Какое! Это только у насъ единство-то цнится, а здсь никакого вниманія на него не обращаютъ. Ты видлъ сегодня ночью кондуктора-то? Взялъ полтора франка, чтобъ никого къ намъ въ купэ не пускать — и сейчасъ-же къ теб пассажира на ноги посадилъ. Нтъ, ужъ гд наше не пропадало! Надо взять. Беремъ, мусье, эти комнаты! ршилъ Николай Ивановичъ и хлопнулъ француза съ эспаньолкой по плечу.

— Avec pension, monsieur? снова спросилъ тотъ.

— Вотъ присталъ-то! Нонъ, нонъ. У насъ нонъ анфанъ. Мы безъ анфановъ пріхали. Вуаля: же, ма фамъ и купецъ фруктовщикъ съ Клинскаго проспекта — вотъ и все.

Николай Ивановичъ ткнулъ себя въ грудь, указалъ на жену, а потомъ на Конурина.

VI

Переодвшись и умывшись, супруги Ивановы и Конуринъ вышли изъ гостинницы, чтобы идти осматривать городъ. Глафира Семеновна облеклась въ обновки, купленныя ею въ Париж, и надла такую причудливую шляпу съ райской птицей, что обратила на себя вниманіе даже француза съ эспаньолкой, который часа два тому назадъ сдавалъ имъ комнаты. Онъ сидлъ за столомъ въ бюро гостинницы, помщавшемся внизу у входа, и сводилъ какіе-то счеты. Увидавъ сошедшихъ внизъ постояльцевъ, онъ тотчасъ-же заткнулъ карандашъ за ухо, подошелъ къ нимъ и, не сводя глазъ со шляпки Глафиры Семеновны, заговорилъ что-то по-французски.

— Глаша, что онъ говоритъ? — спросилъ Николай Ивановичъ.

— Да говоритъ, что у нихъ хорошій табльдотъ въ гостинниц и что завтракъ бываетъ въ 12 часовъ дня, а обдъ въ 7.

— А ну его! А я думалъ, что-нибудь другое, что онъ такъ пристально на тебя смотритъ.