Гавана. Столица парадоксов

Что случилось со старожилами под натиском туризма? «Ла-Бодегита-дель-Медио» переполнена каждый вечер, и музыканты играют старые песни, в основном болеро о любви и сердечной муке. Иногда в группе участвует тресеро, играющий на чисто кубинском инструменте под названием «трес», шестиструнной гитаре с тремя парами струн, обычно настроенными в октаву. Трес создали для самого гаванского музыкального жанра — афро-кубинского сона.

В этой толпе полно молодых европейцев, которые перебрали мохито, но не добились успеха у прекрасных гаванских девушек. Иностранцев часто сбивает с толку то, что гаванки не отворачиваются, когда кто-то ест их глазами. Как писал Эдмундо Деснос: «В кубинских женщинах по-настоящему поражает то, что они всегда смотрят тебе в глаза: они никогда не избегают чужого взгляда и не стремятся отвести свой». Но чаще всего все заканчивается отказом, поданным со слегка ироничной вежливостью, что тоже очень по-гавански.

Веками заморские гости отмечали безупречную вежливость и теплоту, с которыми гаванцы приветствуют иностранцев. Они не выражают враждебности даже по отношению к американцам, чье государство десятилетиями пыталось морить их голодом.

Рядом, в «Эль-Флоридите», выступает кубинская группа из четырех музыкантов с маракасами, тоже исполняющая сон. Они играют у края барной стойки, превращенной в храм Хемингуэя, украшенный фотографиями (среди них его знаменитая рыбалка с Фиделем) и бюстом писателя. Это напоминает святилище какого-то африканского духа, которое иногда можно встретить в гаванском доме. Если вам хочется построить место поклонения Хемингуэю, есть смысл делать это в баре.

В баре, где любил бывать писатель, стоит буквально исполинская — хотя, возможно, Папа и был исполином — бронзовая статуя Хемингуэя; он вечно будет выпивать в «Эль-Флоридите». Там собираются молодые люди (красивые, разумеется), они танцуют (великолепно, разумеется) под музыку и курят. Пусть Фидель и бросил курить в 1985 году, но вряд ли это сделал кто-то, кроме него. Папа чуть крупнее, чем все остальные, он улыбается глуповатой улыбкой, словно говорящей «черт, как же мне здесь нравится!», которую не увидишь ни на одной из его многочисленных фотографий, даже на постановочных. Девушки танцуют вокруг него, качают бедрами и совершенно его не замечают, а он стоит и смотрит на них, глупо улыбаясь. Эта сцена не кажется совсем уж неправдоподобной.

В «Коппелии» до сих пор длинные очереди, но это кафе-мороженое теперь обслуживает не только иностранцев. Кубинцы сегодня расплачиваются кубинскими песо, а иностранцы — кубинскими конвертируемыми песо (куками)[68]. Кук стоит намного дороже песо, что не позволяет иностранцам воспользоваться преимуществом низких цен в кубинских песо, а туризму — сделать Кубу не по карману кубинцам. Но — и, вероятно, кубинское правительство это не слишком огорчает — два вида валюты разделили иностранцев и местных. В «Коппелии» есть отдельная касса для оплаты в песо, и очередь к ней проходит быстро. Хуже то, что, хотя на стене для посетителей перечислены двадцать шесть вкусов, только у двух-трех стоят ценники: клубника, ваниль и шоколад.

Революция утратила свой «крем де ви».

Десять. Звук африканского города

Y bien, ahora os pregunto:

¿No veis estos tambores en mis ojos?

Ну, хорошо: вот сейчас я вас спрашиваю:

Вы не видите этих барабанов у меня в глазах?[69]

НИКОЛАС ГИЛЬЕН

Прозвище

(El Apellido), 1958

Старые, разваливающиеся дома Гаваны до сих пор дышат, поскольку в их окнах нет стекол, только железные решетки. В них уже не увидеть прекрасных молодых женщин, похожих на цветы, а слова писателя Абилио Эстевеса о том, что можно заглядывать в окна, гуляя по городу, и подсматривать за роскошными обнаженными телами, представляют собой по меньшей мере преувеличение. Но пожалуй, нет другого города на свете, где у прохожего есть столько возможностей полюбоваться домашними сценами. А что гаванские семьи делают у себя дома? Очень много времени они посвящают музыке.