Гавань красных фонарей

Продвигаясь между станками и сжимая в руках трофейный револьвер тридцать второго калибра, Голицын просматривал все проходы, а параллельно ему с другой стороны, чуть отставая, то же самое делали его коллеги. Дальше, посередине, было расположено огороженное пространство, внутри которого за большими стеклами находилось, видимо, административное помещение.

Квадратная каморка, отделенная перегородками от станков, размерами примерно пять на пять метров, продолжала находиться в темноте, несмотря на вздернутые рубильники электрического щитка. Видимо, еще один выключатель был расположен внутри. Оставлять за собой неосмотренный участок было абсолютно неверным, и поэтому спецназовцы с двух сторон подошли к стекляшке.

Голицын с Диденко, подкравшись к двери и присев, решали, кто из них пойдет первым. Снова выпало Голицыну. Не успел старший лейтенант дернуть на себя дверь и оценить ситуацию, изнутри раздался детский голос: «Help!»

После чего он сменился плачем.

— Help, Help! [1] — присоединились к нему и другие.

Старлей осторожно заглянул внутрь и увидел пятерых маленьких детей.

Он прошел вперед, а вошедший за ним Диденко нашел выключатель. После того как лампы дневного света, погудев, зажглись, спецназовцы смогли увидеть пленников.

Татаринов, вошедший последним, почувствовал, как в душе просыпается пролетарская ненависть. Сейчас у него было одно-единственное желание: освободить детей, прикованных к стульям наручниками, и передать в руки местной полиции.

Голицын с удовлетворением увидел среди маленьких заложников девушку, ради которой они и рванули из города в промзону. Сильвия сидела, поблескивая путами, рядом с небольшим кожаным диваном. Подумав, старший лейтенант выдал детям фразу:

— Will be OK! [2]

Кроме девушки, которая ловко пыталась выкрутиться из рук похитителей, было четыре пацана абсолютно разного возраста и вида: двое маленьких, лет восьми, были сильно напуганы и сейчас сидели с мокрыми глазами, похныкивая. Одному было двенадцать или тринадцать, и он уже сохранял что-то наподобие спокойствия, хотя на самом деле просто не до конца понимал, что с ним происходит. Был и еще один, сидящий в углу за шкафом, парень, которому было уже лет семнадцать, наверное. Он был очень худой, с белыми волосами, голубыми глазами, из одежды на нем были шорты цвета хаки и драная футболка апельсинового цвета. Обе его руки, от запястья до локтя, были, как это выяснилось, когда его освободил Диденко, зататуированы готическими крестами, которые были расположены так, что составляли в совокупности некий бесконечный лабиринт.

«Молодежь!» — подумал про себя Голицын.

Когда он освободил девочку, та по-русски сказала ему:

— Спасибо!

Татаринов и остальные были приятно удивлены.

Русскому не надо быть полиглотом, чтобы понять, что перед ним поляк или полька, как в данном случае.

— Как зовут?

— Сильвия.

— Круто!

Они освободили голландца, того самого, который был весь зататуирован, одного цыгана действительно двенадцати лет от роду и двоих мальчишек помладше, один из которых был турком, а второй — венгром.

Не теряя бдительности, спецназовцы обшарили весь завод и, не найдя больше никого, сообщили оставшемуся за периметром майору Бреггу о том, что ситуация у них под контролем.

Общаясь с Сильвией, поскольку с другими детьми невозможно было разговаривать — они были напуганы, не знали английского, — Татаринов выяснил, что их не били, давали поесть и периодически выводили в туалет.

Сама же Сильвия до конца не смогла еще понять, что же случилось, поскольку времени с момента похищения прошло не более полутора часов.

Пока ждали приезда полиции, один из двух восьмилеток неожиданно сделал признание.

— Я русский… — сказал он тихо. Это тот, про которого Сильвия говорила, что он турок.

— Ничего себе?! — удивился Татаринов и подсел к малышу, который оставался на том же стуле, к которому его недавно приковывали наручниками. — А почему ты сразу не сказал?

— И он тоже русский, — ткнул во второго мальчишку по соседству бывший турок.

Татаринов посмотрел на второго мальчика.

— Да, я русский! — согласился он с другом по несчастью.

— Так почему вы не признались сразу? — спокойно спросил капитан второго ранга, поглядывая то на одного, то на другого.

— С нами был еще один мальчик, постарше. Когда узнали, что он русский, то бандиты забрали его в первую очередь, мы его больше не видели, поэтому решили не говорить, что мы русские.

— Сколько вы здесь находитесь?

— Пять дней…

— Есть хотите?

— Да.

Диденко, стоя за спиной Татаринова, спросил:

— Что здесь за херня происходит?

— Старший мичман, — одернул его командир, — следите за словами!

— Виноват, исправлюсь! — согласился Диденко и решил выйти из стекляшки, подумать над тем, кому бы из тех четверых — четвертого привели с улицы — набить морду, что называется, достучаться до их внутреннего содержимого в виде почек, печени и сердца. Глядишь, наладится взаимопонимание и они очень быстро расскажут, кто они и откуда.