Гавань измены (ЛП)

От Силли до Ушанта – тридцать пять лиг!

Затем капитан и его помощник пропели:

Положит нас в дрейф, юго-западный ветер.

Положит нас в дрейф, над пучиной морской

Но только порыв всколыхнет наш топ-марсель

Корабль рванет по Каналу домой

А глубоко в чреве корабля, в мичманской берлоге, молодежь начала следующий куплет еще прежде кают-компании и звонкими голосами пропела:

Вначале пройдем мы Мертвецкую землю

На траверзе Плимут, Старт, Портленд и Уайт

Но за обедом Стивену сильнее всего запомнилось восхищенное лицо Хайрабедяна, его сияющие глаза, его контр-тенор, парящий над ревом прочих голосов, объявляющий, что он тоже, как истинный британский моряк, будет бороздить все соленые моря.

Глава пятая

«Дромадер» шел с попутным ветром. Шел настолько наравне с ним, что не ощущалась ни дуновения, ни свиста в такелаже: безмолвный корабль, не считая журчащей за бортом воды и скрипа мачт и реев, когда его мягко приподнимали нагонявшие невысокие волны. Корабль затих, несмотря на плотную толпу на шканцах, поскольку на «Дромадере» оснастили церковь.

Это стало уже довольно привычной практикой, так как на нем часто перевозили солдат из одной точки в другую, а в армии капелланы встречались чаще, чем на флоте. Плотник ловко превратил кабестан, расположенный позади грот-мачты, во вполне сносную кафедру, а парусный мастер скроил из куска парусины номер восемь стихарь, которого бы не погнушался и епископ.

Готовясь к службе, мистер Мартин снял его, а теперь, посреди внимательного и уважительного молчания, вглядывался в шпаргалку с пометками. Джек, сидя на стуле с подлокотниками рядом с мистером Алленом, заметил, что капеллан намерен сделать собственную проповедь, а не прочесть, в соответствии с его скромной манерой, отрывок из благочинного Донна или архиепископа Тиллотсона, и эта перспектива заставила его обеспокоиться.

— Мой текст — из Экклезиаста, глава двенадцатая, восьмой стих: «Суета сует, сказал Экклезиаст, все суета», — начал капеллан, и в последовавшей за этим паузе публика посмотрела на него с радостным предвкушением.

Дул свежий ветер, корабль плыл с постоянной скоростью в пять-шесть узлов с тех самых пор, как они покинули Мальту, а временами разгонялся аж до восьми или девяти, и Джек, чьи исчисления и наблюдения почти совпадали с данными Аллена, с уверенностью ожидал, что они достигнут суши к полудню: он уже перестал подгонять корабль непрерывным усилием воли и сокращением мышц живота, и теперь, расположившись послушать мистера Мартина, находился в приподнятом настроении, прямо как в юные годы.

Матросы тоже находились в хорошем настроении: разодеты почти столь же затейливо, как и «дромадеровцы», воскресную свинину и пудинг ждать оставалось уже не более часа, не говоря уже о гроге, и всем было довольно хорошо известно, что Красное море может преподнести приятные сюрпризы.

— Когда я поднялся на борт «Вустера» в начале моего морского служения, — продолжал мистер Мартин, — то самые первые слова, что я услышал, были: «Уборщики, уборщики, сюда».

Паства улыбнулась и кивнула: лучше описать жизненный уклад уважающего себя военного корабля было просто невозможно, особенно с мистером Пуллингсом в качестве первого лейтенанта.

— А на следующее утро меня разбудило шоркание полировочных камней и швабр, когда моряки чистили палубу, а во второй половине дня они покрасили большую часть борта корабля.

Он еще какое-то время продолжал в том же духе: слушатели были довольны, поскольку описания оставались технически точными; благосклонно встретили, когда капеллан слегка запнулся, и обрадовались, когда преподобный заговорил о своем визите на их собственный корабль, «Счастливый Сюрприз», как называли его во флоте, фрегат, показавшийся Мартину самым красивым кораблем на Средиземноморье, самым быстрым кораблём, хотя и небольшого размера.

Будучи папистом, Стивен Мэтьюрин не участвовал в службе, но поскольку слишком уж задержался на крюйс-марсе, наблюдая за похожей на каспийскую крачку птицей через подзорную трубу капитана Обри, то служба уже началась, и он услышал все спетое и сказанное.

Пока звучали гимны и псалмы, в исполнении которых «сюрпризовцы» соперничали с «дромадеровцами» (больше стараясь обойти соперников по темпераментности исполнения, чем демонстрируя музыкальную одарённость), он размышлял о своём, вновь вспоминая то анонимное письмо и Диану, её особое представление о верности и горячее возмущение по поводу любого неуважения. Ему пришло на ум, что она похожа на сокола, жившего во времена его детства в доме крёстного в Испании: неприручённый, пойманный в дикой природе сапсан, исключительно храбрый и смертельно опасный для цапель, уток и даже гусей, кроткий в любящих руках, но в случае обиды — по-настоящему опасный и абсолютно неуправляемый.