Гауляйтер и еврейка

Готовясь к высокому визиту, Хавель старался исключить всякую мелочь, которая могла бы дурно повлиять на фюрера. Имел значение даже наряд, в котором следовало являться в Бергхоф. Штатское платье подходило для этого меньше всего. Год назад Хавелю было присвоено звание штандартенфюрера СА — штурмовых отрядов. Но после убийства вождя штурмовиков Рема сам Гитлер редко надевал коричневую форму. Штурмовые отряды ушли с главной арены, стали вспомогательными, уступив свое первенство СС и его вождю Генриху Гиммлеру. Совсем недавно Гиммлер пожаловал профессора Хавеля чином штурмбанфюрера. Это значительно ниже штандартенфюрера. Но штурмбанфюрер СС в настоящее время престижнее штандартенфюрера СА.

Черная униформа шла профессору. Хавель был белобрыс, высокого роста, одним словом, он как бы сам, своей персоной, олицетворял типичного представителя нордической расы.

И все же, когда распахнулась дубовая дверь и на пороге появился гауптштурмфюрер Линге и бесстрастным голосом произнес: «Господин профессор, фюрер ждет вас», внутренняя дрожь снова охватила Хавеля.

* * *

Гитлер сидел в кресле, у камина, чуть наклонив голову. Казалось, он не слышал, как вошел Хавель. Профессор четко, по-военному щелкнул каблуками и отработанным жестом выбросил вверх руку. Гитлер продолжал завороженно смотреть на огонь. Короткий чуб свесился на его низкий лоб. Свет и тени колыхались на лице. Оно казалось грубо вырубленным, волевым. Но уже в следующее мгновение недозволенная, крамольная мысль мелькнула в голове Хавеля: «В его позе есть что-то мелодраматическое…» Тут же усилием воли Хавель оборвал эту непрошенно явившуюся мысль, погасил ее. Наконец фюрер вялым движением поднял руку в нацистском приветствии и, продолжая неотрывно смотреть на огонь, сказал тихо:

— Садитесь, Хавель.

Гитлер откинулся на спинку кресла. Воцарилась мучительная пауза, которую профессор не смел нарушить. Он вздохнул с облегчением, когда Гитлер медленно, как бы нехотя, заговорил:

— Когда я в тридцать третьем году пришел к власти, мне пришлось все организовать заново. В ходе идеологической реорганизации я понял, что Германию необходимо освободить от международных обязательств: Германия вышла из Лиги Наций и отказалась участвовать в конференции по разоружению. Многие возражали против этого шага. Но я не посчитался с ними. Затем я отдал приказ о вооружении. И в этом случае объявились пророки, предсказывающие несчастья. После этого — ремилитаризация Рейнской области. Снова шаг, который в то время считали невозможным. Я сказал: «Тот, кто идет к великой цели, не может остановиться на полпути». Поэтому следующим шагом была Австрия. Потом — Богемия, Моравия, Польша, Франция! — Голос Гитлера окреп, он резко поднялся, черты его лица как бы окаменели, выражая непреклонную волю, решимость.

Профессор тоже встал и слушал теперь стоя.

— В борьбе — сущность всего живого. Никто не может уйти от борьбы, Хавель.

— Яволь, мой фюрер! — Слова профессора звучали искренне.

Гитлер предложил профессору сесть. И сел сам.

Хавель не знал, что Гитлер, готовясь к выступлениям, отрабатывал речь в узком кругу. Ему достаточно было даже одного слушателя. Выражение лица, каждый жест — ничто не ускользало от внимания Гитлера. Это давало ему возможность корректировать темп своей речи и силу голоса.

— Немецкая нация представляет собой монолитное расовое ядро, — заговорил Гитлер. — Она насчитывает восемьдесят пять миллионов человек. Такого количества людей нет ни в одной стране в Западной Европе. Площадь же, на которой живут немцы, явно недостаточна. Как же быть, Хавель? Может, решить эту проблему путем эмиграции?

— Нет, мой фюрер!

— Может быть, путем сокращения рождаемости?

— Ни в коем случае, мой фюрер.

— Если нация пойдет последним путем, — как бы не слыша, продолжал Гитлер, — то она направит насилие против самой себя. Она должна будет убивать собственных детей. Я никогда не допущу этого, Хавель! — выкрикнул Гитлер. Глаза его налились кровью.

Волнение фюрера передалось профессору. Он был полностью согласен с Гитлером.

— Значит, останется одно — борьба. Мы должны решиться, Хавель, и мы решились. Это будет расовая война, в которой один народ победит, а другой исчезнет!

— Да, мой фюрер, исчезнет! Славянские народы должны уступить место на исторической арене высшей расе, германской. Это определено всем ходом истории. Это определено самим богом!

— Бог здесь ни при чем, Хавель. Это решаю я. — Гитлер сказал это совершенно спокойно, как бы само собой разумеющееся. — Отбросив ложную скромность, Хавель, должен заявить, что я незаменим для немецкой нации. Я убежден в силе моего разума и моей решимости. Поэтому никаких компромиссов. Из моего лексикона навсегда исключено только одно слово — капитуляция. Я буду наступать… А что касается Владивостока… — Гитлер сделал небольшую паузу, — …то мы не пойдем туда. В конце концов мы можем ограничиться на востоке границей Европы — по Уралу и Каспийскому морю…

— Мой фюрер, в докладной записке я изложил свою точку зрения на вопрос о колонизации земель на востоке. Как вы ее находите?