Гастролер

Хотя по выходе определили освободившемуся гражданину Медведеву города проживания за восточным склоном Урала, настрого запретив появляться в сорока городах европейской части Союза, он, понятное дело, запретом тут же пренебрег. Пересидев пару месяцев в крохотном поселке Малоуралец, втихаря отправился окольным путем в северную столицу, где его с радостью приняли и дали кров верные люди. А еще через несколько дней он с корабля на бал, как говорится, попал на большой воровской сходняк, на котором должны были решаться важные вопросы, накопившиеся у ленинградских воров.

Уважаемые люди собрались в полуразрушенном здании разбомбленной во время блокады и до сих пор не восстановленной аптеки, оставив шестерок и подручных на шухере снаружи. В центре комнатушки из ящиков был наспех сооружен импровизированный стол. — Сидели вокруг кто на чем: кому достался колченогий стул, кому табуреты, принесенные из разоренных квартир, кто примостился на ящике из-под водки, а кто просто так присел на корточках. Как обычно, разговор о наболевшем не начинали, прежде чем предварительно не выпили для бодрости по одной-две рюмке и хорошо не закусили. За столом сидели питерские и ленинградские воры в законе. Именно так: питерские и ленинградские, потому как питерскими считались те, кто успел летом сорок первого смотаться вовремя из города, а те, кто здесь провел, голодая, всю блокаду — а их осталось достаточно мало, — считались ленинградскими. Они сидели отдельно.

— Вот что, люди, мы попросили вас здесь собраться, чтобы дельно потолковать о том, как жить теперь, при новой жизни, — взял при общем молчании слово один из ленинградских воров. — Есть и еще вопрос, довольно щекотливый… — начал говоривший и остановился, подбирая правильные слова, ибо в воровской среде необдуманно сказанное слово могло обернуться для говоруна серьезными неприятностями, а порой и пером под сердце.

— А ты вываливай! — бросил кто-то, видя, что вор слегка замялся. — Мы, чай, не девочки, от щекотки не заверещим!

Воры заулыбались. Послышались подбадривающие голоса.

— Давай! Вали! Выкладывай!

— Тут такое дело, люди, все мы здесь в основном питерские. Многие здесь родились и выросли… — Вор опять остановился.

— Да ты резину не тяни, не на партийном собрании, чай, — помог своему один из ленинградцев.

— Хорошо! В общем, братва, надо что-то делать с ширмачами да форточниками, из молодых да ранних, кто хапает последнее у переживших блокаду и лагеря людей. Я знаю тройку таких шакалов, которые еще во время блокады крали у стариков продкарточки, да и теперь шакалят, не имея ни чести, ни совести, отнимают порой даже последнюю, как говорится, рубаху. С такими крысами нужно разбираться.

Воры сидели понурив головы. Нет, не из-за того, что они сами были к этому причастны, а из-за того, что многие знали тех, о ком сейчас им толкует этот старый блокадник, но закрывали глаза на их подлые дела.

— Есть же у нас воровская совесть, — тихо закончил свою речь ленинградец. — Надо что-то делать. Вот мы и обратились к вам, к сходу.

Все молчали, никто не хотел высказаться по этому поводу первым, так как вопрос был очень серьезный. Все же никогда еще воры не наказывали своих же за… воровство.

— Рвать этих гнид надо! — тихо, но чтобы слышали все, нарушил гробовое молчание Медведь.

Многие обернулись в его сторону.

— Таких надо рвать беспощадно. Я на таких гнид по зонам сибирским насмотрелся! — жестко говорил Георгий. — Всех, кто бомбит «по легкой», урыть. А остальных отрихтовать как следует, чтоб неповадно было.

— Это кто еще такой? — пронеслось тихо среди собравшихся. Кое-кто уточнил для себя расклад и масть говорившего.

После минутной паузы неловкую тишину нарушил вор по кличке Цыган. Кашлянув, он сказал:

— А что, Медведь прав. Цацкаться с этими крысами нечего, они ведь голодуху с блокадниками не проживали, не прорубают, как и что кому досталось. Последнее тащат у ленинградцев, хапуги. Они же хрен на блюде, а не люди! Свернуть им шею — меньше вони…

— Так это что ж, мы за мусоров будем работу делать, пахать за них, порядки наводить? — возмутился Кока Васильевский — Я — пас! Мне нет нужды строить из себя праведника. Я — вор, а не ментяра!

Тут заговорили почти все разом, высказывая каждый свое мнение, но потом немного успокоились и кто-то предложил:

— А вот пусть Медведь, коли он такой умный, всем этим и займется. Он рвать шакалов предложил — пусть он их и порвет! А мы поглядим…

— Что ж, люди… — Георгий даже встал со своего стула. — Я от своих слов не привык отказываться. И если есть такое предложение, то прятаться за спины я не буду. Но есть одно «но»! Я же только недавно откинулся… Гол как сокол, и так жрать хочется, что и переспать негде… — Он усмехнулся. — А если без шуток, то не сам же я буду этих шакалов на перо сажать…

— Не боись, Медведь, денег с общака тебе скинем: сколько надо, столько и будет, — размеренно выговаривая каждое слово, отчеканил старый питерский вор Путята Стриженый. — И людей тебе подберем половчее. Я сам парочку ушлых подкину, им все равно деваться некуда — подрасстрельные.