Гастролер

Как-то, прогуливаясь по Тверской, вернее, уже по улице Горького, как ее переименовали в честь недавно почившего пролетарского писателя, Медведь увидел отходящий от остановки битком набитый трамвай и вспомнил, что пора бы заехать на Белорусский вокзал, перевезти чемоданишко с ленинградской и кое-какой иной добычей из камеры хранения на Казанский. Хоть жизнь вора и не предусматривает накопление имущества и богатства, но совсем уж отказаться от сбережений никак нельзя: на ворованное медвежатник живет, а иначе что ж ему, побираться идти?.. Свою нехитрую «казну» он держал в фибровом чемоданчике, который сдавал в вокзальные камеры хранения и раз в неделю перекладывал с места на место. Между прочим, тоже Славик его надоумил…

Медведь догнал переполненный трамвай и, запрыгнув на подножку, протиснулся в вагон. Он давно не ездил в трамваях и потому сейчас особенно остро ощущал июльскую духоту и теснотищу в раскачивающемся на стыках рельс вагоне и поначалу даже решил на следующей остановке соскочить. И вдруг увидел, нет, почувствовал, как при очередном толчке к нему, не удержавшись за ременный поручень, прильнула девушка в тоненьком ситцевом платьишке. Потерявшей равновесие, ей ничего не оставалось, как непроизвольно ухватить Георгия за руку. Ее упругие груди ткнулись ему в бок и, соблазнительно спружинив, так и приклеились к нему, источая манящее тепло. Девушка трепыхнулась, смущенно отведя глаза, но толпа еще сильнее надавила, и она, принимая безысходность ситуации, не отстранилась, а словно вся влилась в него. Не зная, что и сказать, но ощутив, как где-то внизу тела назревает опьяненное близостью желание, Медведь чуть иронично, но мягко, не нагло, пошутил, чтобы сгладить неловкость:

— Ничто так не сближает людей, как общественный транспорт!

И, улыбнувшись, свободной рукой обнял девушку, защищая ее от напирающей толпы. Он чувствовал ее всю, от теплых грудей до горячих бедер, ощущал даже лобок, в который уперлась его набухающая напряженная плоть, он даже почувствовал, как она слегка развела колени, еще теснее прижимаясь всем телом к нему. Рука Медведя скользнула по ее бедру, потом двинулась дальше и словно большой чашей накрыла ее округлую ягодицу и слегка ее придавила. Девушка, поддавшись и в ней проснувшемуся инстинкту, несколько раз качнулась на носочках, напрягая мышцы, ее рот слегка приоткрылся, дыхание участилось, и казалось, она вся поплыла в него тонкими струйками. Медведь отпустил поручень и медленно провел второй рукой вдоль тела девушки. Миновав ладонью изгиб спины, он нежно, но настойчиво сжал ее ягодицы обеими руками. Но девушка, словно вынырнув из минутного забытья, порывисто отстранилась и легонько ударила его маленьким кулачком в грудь, глянув укоризненно исподлобья.

Медведь ощутил всю глупость этой ситуации, когда переполняющее их обоих желание готово было выплеснуться через край. Он заговорщицки перемигнулся с девушкой, дернув плечом, — теперь у них двоих была одна общая тайна — и, слегка наклонившись к ее розовому ушку под завитками душистых льняных волос, тихо и прошептал:

— Я даже не представляю, как мне теперь выйти из трамвая. Придется прикрыть моего гусара руками, — как бы невзначай добавил Медведь. — Мне ведь действительно сейчас выходить.

Девушка, зардевшись, смущенно потупила глаза.

Они вышли на Садовой-Триумфальной, и Георгий, посмеиваясь над комичностью ситуации, стал махать проезжающим мимо извозчикам: ему захотелось прокатить новую знакомую с ветерком.

Девушка не стала отнекиваться и ловко заскочила в пролетку. В дороге разговорились. Катя — так ее звали — жила с мамой в тесной коммуналке на Преображенке и работала счетоводом на обувной фабрике где-то в районе Сокольников. По ее сияющим глазам Медведь понял, что привлекло ее в нем: нагловатая, но без хамства галантность и беззастенчивая, но без пошлости откровенная манера общения с привлекательной особой. А он был не только польщен тем, что приличная девушка, а не какая-то шалава из Марьиной Рощи легко встретила его нахрапистый наезд и не подняла хай на весь трамвай. И чем больше он разглядывал ее открытое лицо с большими серыми глазами, ее длинные, гладко расчесанные русые волосы, аппетитную, с четко очерченными выпуклостями, фигуру, тем горячее разгорался полыхающий в нем пожар — чувство было незнакомое, потому что Катя вызывала у него не просто горячую похоть, которую, как многодневный голод, хотелось поскорее утолить, но некое доселе неведомое чувство теплой нежности и даже жалости…

Покатавшись по Москве с полчаса, они поехали на квартиру к Медведю.